Вдруг тишину в зале нарушил звон разбитого стекла. Все оглянулись. Из зияющей щели в разбитом окне рядом со сценой высунулась голова человека в калошах. Он никак не мог войти в переполненный зал. Взглядом, полным иронии, человек в калошах впился в Мехмана. Губы его беспрерывно шептали: "Красноречие? Чистота?! Пятно?!" Человек в калошах повторял эти слова тихо, почти шопотом.
Он прибежал сюда после очередной встречи с Кямиловым и Муртузовым. Медлить нельзя было, он решил действовать немедленно: начинать вытягивать на берег глубоко заброшенные им же самим сети.
Вид человека в калошах, его гримасы, шепот произвели странное впечатление на Мехмана. Какую тайну хочет открыть перед многолюдным собранием этот уродливый человек? Да, его взгляд - циничный, полный насмешки, его бескровные губы, шепчущие какие-то слова, смутили Мехмана, мысли его стали путаться. Почему этот Калош, подобострастный, низко кланяющийся, осторожно подбирающий с пола обрывки бумажек, сегодня ведет себя так дерзко?
Непонятная тревога с новой силой охватила Мехмана. И вдруг, неизвестно почему, ему пришли в память так отчетливо, точно он их видит перед собой, золотые часики, блеск их, отражающийся в зеркале, бегающие глаза жены...
Он машинально повторил: "Моя седовласая учительница говорила...", потерял нить мысли и умолк. Председательствующий заметил замешательство докладчика.
- В чем дело, товарищи, свет обрушился, что ли? Ну, разбилось стекло, завтра вставим новое, и все! - Он позвонил, призывая зал к спокойствию, и обернулся к Мехману:
- Продолжайте, пожалуйста.
Мехман провел рукой по высокому лбу.
- Да, так я говорил о запятнанной совести. Надо быть начеку! Везде и всегда надо быть бдительным!
Мехману много еще о чем хотелось сказать молодежи, но он сократил свой доклад и с трудом довел до конца.
Вслед за молодежью, повалившей из клуба, он вышел на улицу. Вокруг него шумно переговаривались, спорили, обсуждали, хвалили докладчика. Но у Мехмана было, он сам не мог объяснить почему, подавленное настроение, и, чтобы ни с кем не вступать в разговор, он вскоре свернул в сторону и пошел один.
Вдруг его догнал человек в калошах.
- Красиво, паренек, ты говорил, - сказал Калош фамильярно. - Ой, как хорошо говорил о чистоте!.. Но так ли это на самом деле, точно ли так бывает в жизни, как говорит прокурор?
Мехману показалось, что старик пьян, так необычно было его поведение. Он нетерпеливо повел локтем, как бы желая отстранить от себя человека в калошах, отодвинуть его от себя. Но тот ни на шаг не отставал. Резиновые калоши шаркали и шлепали по земле, он забегал то справа, то слева.
- Слушай меня, прокурор! - вдруг резко произнес старик, стараясь поспеть в ногу с Мехманом и почти вплотную прижимаясь к нему. - Если ты не сделаешь так, как говорим тебе мы, пеняй на себя! Наплевать на то, что случилось с Балыш! Не ходила бы в клуб, не плясала так, не болталась бы потом в петле... Зарринтач надо спасти!.. Отбрось в сторону все камни, которые заготовил, чтобы нанести удар Кямилову! Будешь поступать так, как скажет Муртузов!.. Не то я, - старик перешел на свистящий шопот, - раскрою тайну "желтых", сверкающих на руке Зулейхи-ханум. Это подарочек Мамедхана, красивый, дорогой подарок! - и старик противно захихикал: - Опозоришься, прокурор, на весь район! На всю республику!
- Что? - выкрикнул сквозь зубы одно только слово Мехман, но вид его был таков, что Калош съежился, качнулся в сторону и умолк.
45
Мехман шел быстро. Калош отстал от него. Но, может быть, он уже все сказал. Его шепот, его полные насмешки и угрозы слова еще звучали в ушах Мехмана. Сердце его билось с перебоями, учащенно, как будто в груди ухал молот. "Почему, как только в окне появилась голова Калоша, я смешался? Чего я испугался? Что заподозрил?"
Густой, ночной мрак, казалось, со страшной тяжестью навалился на плечи Мехмана. Он уже с трудом передвигал тяжелые, как свинец, ноги, не знал, куда и зачем бредет... В голове путались отрывки мыслей. "Седовласая учительница... Седовласый больной профессор... Измученная печальная мать. Прокурор республики поддержал требование молодого прокурора, с уважением слушал его, взял его сторону в споре с разжиревшим Абдулкадыром. Всего шестнадцать дней назад Вахидов горячо, уверенно защищал его в районном комитете партии от нападок Кямилова... Сегодня почти пятьсот человек молодежи, юноши, девушки с пытливыми сверкающими глазами слушали его доклад! А он... Но что, что он сделал, в чем провинился?" Мехман смотрел на покрытое черными тучами небо, в густой непроницаемый мрак ночи. И из мрака будто смотрели на него с удивлением и укоризной и учительница, профессор... "Совесть твоя всегда будет чиста..."
"Что это со мной случилось? - прошептал он, держась рукой за сердце. Откуда все это?" Сердце его бешено колотилось, как будто рвалось куда-то. Он покачнулся, прислонился к глиняной глухой стене. Тихий ветерок, несущий прохладу с высоких, покрытых снегом гор, коснулся его лица... Но что это за шум? Он прислушался. Что это за тиканье?.. Медленно двигается крохотная стрелка, часы тикают, стучат торопливо, назойливо. Блеск этих золотых часов, отражающихся в зеркале, становится все нестерпимее. Мехман закрыл глаза, только бы не видеть их, избавиться от тяжелой невыносимой головной боли... Но, странно, эти часы стучали уже в самом сердце Мехмана, огромные часы, с тяжелым, как молот, маятником... Как будто горы сокрушались вокруг, падали и падали обломки скал...
"Предательство в семье... Черное пятно... Отравленным кинжалом они нанесли мне удар в спину!..
Так вот почему поднялся такой шум в зале, когда показалась мерзкая рожа Калоша! Шум шел из сердца, на которое легло маленькое, крохотное, как родинка, пятно. Вот откуда этот шум: тик-так, тик-так.
Что же это такое? Как появилось пятно в моем сердце? Как угнездилась эта желтая змея, как заползла она так глубоко, пригрелась, притаилась? Как мог я не заметить ее? Теперь она высунула язык и дразнит меня, смеется, смотрит на меня маленькими глазками".
Никогда в жизни не испытывал Мехман подобной пытки. Что с того, что во всей этой истории нет его личной вины? Все равно он не может не мучиться, не сгибаться под бременем позора. Гора навалилась на его плечи, он не может выпрямиться. "Неужели нет выхода? Неужели подлая рука закрыла перед ним все двери? Но ведь это рука Шехла-ханум! А Зулейха? Разве она не любит меня? Почему же, почему она не открылась мне, не доверилась? Она выпустила стрелу, а лук спрятала от меня. Почему?"
Мехман явственно увидел, как чья-то сильная рука закрывает полураскрытые в нерешительности уста Зулейхи, пытается заставить ее замолчать. "Да, да, верно, когда Зулейха хотела все открыть, рассказать мужу, Шехла-ханум своими мясистыми пальцами в перстнях закрыла рот дочери. Значит, вот в чем было дело... Можно ли было ждать другого от Шехла-ханум, она привыкла поддаваться соблазнам, во всем искать корысть. Она убеждена, что семейная жизнь должна протекать именно так, что жена должна действовать втайне от мужа, приберегать на "черный день". Потому что, как бы ни старалась Шехла-ханум казаться приличной и доброй женщиной, она всегда была лицемерной, всегда хитрила. Об этом рассказывала Мехману ее сестра, рассказывала, не осуждая, а, наоборот, расхваливая ее ум и практичность. Шехла-ханум всегда действовала скрытно от своего мужа, вымогала деньги и превращала их в драгоценные камни, легкие по весу и тяжелые по цене". Об этом сестра, конечно, не говорила. Мехман догадался сам. "Благодаря умению жить Шехла так хорошо воспитала Зулейху", - вот как говорила тетя-секретарша.