Мектуб
Мектуб
Париж шелестел сухими листьями уставших платанов. Шумел моторами, визжал сиренами, дымил марихуаной, прогуливался туристами, стучал вагонами метро и блистал старинными фасадами в радужных очках саудовских принцесс, надменно попивающих капучино на террасах величавых паласов.
Артерии улиц наполнялись красочным людом. Субботняя демонстрация против глобального потепления колыхалась мелкими волнами в направлении площади Республики.
Активисты горланили в мегафоны пламенные лозунги, разжигая веру в причастность к политическим процессам, демократии и свободе слова. Десятки тысяч сознательных граждан несли свои воодушевлённые лица в непоколебимой уверенности, что проживают этот день не зря.
- Долой систему! – скандировали они, пользуясь конституционным правом выражать протест расточительному ультра-либерализму, доведшему планету до истощения.
- Прекратить запрограммированный износ!
- Нет- ископаемым источникам энергии! - трепетали на ветру яростные транспаранты.
Жидкие полицейские кордоны в виде мужеподобных женщин перекрывали движение, и водители автомобилей с пригородными номерами, чертыхаясь поворачивали назад: борьба за климат ещё не стала для них жизненно важной.
Солнце сияло приветливыми лучами, на несколько градусов теплее сезонной нормы, не подозревая о своём фундаментальном значении для бренного человеческого муравейника. Город же снисходительно впитывал в вековые мостовые очередной бунтарский марш. Сколько же их уже прошло, и сколько ещё пройдёт.
Колонна поравнялась с обгоревшим фасадом одного из зданий вдоль бульвара Сен-Мартен. Парень южных кровей изо всех сил долбил асфальт отбойным молотком, и поглощенные спасением планеты манифестанты, конечно же, не обратили на него внимания.
Обливаясь потом, Балар боролся с последствиями недавнего пожара, постигшего его кафе. Каждый день простоя неумолимо бил по карману, и не дожидаясь заключения страховочной экспертизы, он сам разбирал пострадавшую террасу. Эта обугленная полоса тротуара была для молодого алжирца и источником дохода, и социальным статусом, и смыслом жизни.
Разливать по бокалам пиво, коктейли, готовить сочные гамбургеры, встряхивать картошку фри в шипящем масле, болтать с клиентами, менять пепельницы, убирать со стола, давать сдачу звенящими монетами, шуршащими купюрами или обрывать ленту кассового терминала делало его счастливым. Он не умел и не представлял для себя ничего другого. Ему нравилось возвращаться домой в три часа ночи, вставать в девять утра, подметать засаленные полы, разгружать машину с продуктами и готовить ромовую настойку: фирменный напиток заведения.
Его бар всегда был полон. В основном безденежной молодёжью, которой предлагался дешёвый алкоголь и простая еда. Дела шли хорошо, Балару с лихвой хватало на жизнь.
В своей родной, забытой богом горной деревне, покинутой лет пятнадцать назад, он и мечтать о таком не мог.
Правда в Париже приходилось много работать и почти не оставалось сводного времени, но даже если и оставалось бы, Балар вряд ли нашёл чем его заполнить.
В свои тридцать пять он ещё не был женат, выглядел худощавым подростком, в котором, если присмотреться, возраст выдавала только глубоко скрытая в глазах печаль. Давно семейные сестра и брат долго пытались подыскать ему пару, но отчаялись и теперь лишь обречённо шутили о его затянувшемся холостяцком положении. Будучи застенчивым и романтичным, Балар мечтал о восточной принцессе из сказок тысячи и одной ночи. Но простой житейский прагматизм склонял в сторону более скромного выбора: простой работящей партнёрши, которая смогла бы разделить с ним все тяготы рабского ресторанного труда. Наверное, в Париже такие и встречались, но их надо было искать, знакомиться, обольщать, а у Балара на это не было ни времени, ни желания. Он был женат на своём кафе и вполне счастлив до тех пор, пока его настигла чужая зависть и подлость. Пожар в кафе был явным творением рук человеческих, но за неимением доказательств, алжирец не захламлял свои мысли тщетными подозрениями, а упорно устранял последствия.
C’est comme ça. Что поделать. – неустанно повторял он сам себе и окружающим.
На климат и загубленную планету, ему мягко говоря, было наплевать, но шумная, многолюдная демонстрация заставила оторваться от работы.
Вытерев лоб, Балар отряхнулся от пыли и подошёл балюстраде, отделявшей его от дефилирующих по проезжей части активистов. Простояв так немного, рассматривая лозунги, он вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся.
Из распахнутого окна второго этажа, сразу над обгоревшим кафе, его сверлили дерзкие глаза соседки. Чуть ниже, столь же дерзкое декольте чёрной ажурной нюизетки обнажало грациозные белые плечи и невзначай выпадающую пышную грудь.