- Я призываю вас к порядку, уважаемые коллеги, я еще раз призываю вас к порядку! Здесь не место для профанации!
- Не верьте ему! - вторит взволнованный профессор Эй. - Не верьте! Он только выглядит человеком, но в нем уже нет ничего от человека! Его вывернули наизнанку, его глаза и рот смотрят внутрь и все, что он говорит, касается только его! Прошу Высокий ареопаг не принимать во внимание эти аутистические бредни! Он изменен с ног до головы, он готов вытащить на поверхность самые глубины своего естества. Это потрясение, только так и нужно понимать - ПОТРЯСЕНИЕ. Реальность оказалась лишь сборищем фантазмов, а сознательное - бессознательным.
- Ну, я бы не стал кидаться такими обвинениями, - доверительно говорит травести. - Ни один суд присяжных в жизни не видел бессознательного, даже на приеме у психоаналитика.
- Вы правы, коллега, - потирает руки Вернике. - Ой, как вы правы. Пора прекращать балаган и браться за дело! Все в народ, на койки и под инъекции! Ведь в этом есть разумное зерно.
Бейль откашливается от рыбок:
- Лично я всегда подозревал, что те категории, которые мы используем для классификации и постижения нашего материала, не затрагивают глубинных основ человеческого. Мы барахтаемся на поверхности, вытаскиваем и изучаем всякий хлам, отбросы, отторгнутые этими глубинами и не понимаем, что существует первичный источник, чистый и неиссякаемый, не подверженный никакой порче, благодаря которому человек и сохраняет известную долю свободы от всего того, что с ним происходит. В этом пункте я склонен покритиковать нашего уважаемого коллегу (Кречмер добродушно машет рукой), но... Пол, раса, возраст, болезнь, все что угодно есть в каком-то смысле сам человек, но ведь этим он не исчерпывается?
- Надеюсь, - усмехнулся Кювье, - Мы уже сотню лет черпаем из этого источника, а дна действительно не видно. Иначе пришлось бы переквалифицироваться в паталогоанатомов. Модус человеческого лежит в иной плоскости, чем любое наше знание. Мы пытаемся делать операции над зеркальными изображениями и еще удивляемся, почему скальпель не берет стеклянную поверхность! А ведь это может быть чем угодно, некая целостность, таинственно вырастающая из того, что было дано, понято, сотворено, и нам не под силу наблюдать за ней. Это может быть отказ или самоограничение, любовь к собственным основам или ненависть к ним, методическая, формирующая самодисциплина, или такой модус внутреннего поведения, при котором человек приходит, возвращается к самому себе через свои поступки.
Председательствующий хмурится, обтирает молоток салфеткой, но прервать дискуссию не решается. Профессор Эй возвращается на свое место, неуверенно бредет среди зарослей кораллов, пинает крупные актинии и щурится, пытаясь разглядеть недоступное ему дно. Мы смотрим свысока на его ступни, нам хочется пощекотать испачканные пятки, но профессора жалко.
- Каково будет решение Высокого ареопага? - Председательствующий обводит взглядом белые фигуры. - Кто-нибудь готов сформулировать общее мнение?
Лафотер и Геккель обмениваются записочками. Травести заглядывает в бумажку и кивает. Кречмер отмалчивается и демонстративно запихивает бумаги в портфель с надписью "Второй Олимпийский съезд психопатологов".
Наконец поднимается Кювье, отхаркивается, отплевывается, прочищает нос в громадный платок:
- Думаю, что выражу наше общее мнение... или, по крайней мере, мнение квалифицированного большинства, что сегодняшняя дискуссия прошла в духе принципиальных научных положений, установок и аксиом. Все наши споры, разногласия отражают не столько собственные пристрастия, сколько чудовищную сложность того предмета, которому мы посвятили так много сил, энергии, лет, черт возьми! Может быть кому-то и кажется, что мы идем и тащим воз науки в разные стороны, но мы просто раздвигаем круг знаний сразу во все стороны, чтобы ни одна точка, ни один аспект не ускользнули от нашего внимания. Но при этом не следует забывать, - Кювье поднял указательный палец, - да, не следует забывать, что движемся все мы из одной, вечной и неподвижной точки - самого человека. Таков парадокс - чтобы познать себя, нам нужно идти совсем в другую сторону. Человек остается позади, за нашими спинами, вне поля нашего зрения и мы должны признать возможность, позвольте цитату, мы должны признать возможность - пусть редкую - в высшей степени осмысленного поведения, обусловленного превратностями биографии человека и выраженного в том, что поначалу могло бы восприниматься как проявление болезни, расколотости личности; это все, что можно высказать на языке нашей науки, и здесь наша способность к познанию достигает своего предела. Я сказал.