Я перевернул карточку и прочитал надпись, исполненную замысловатым, с завитушками почерком - тонкие линии отражались в полимерной ткани подложки и казалось, что им тоже присущ тайный смысл наготы: "Если я не узнала вас физически, не думайте, что я вас не видела. Мне удалось освободиться от своих телесных свойств, и я вижу вас в другой форме. Когда я говорю, то высказываю удивительные вещи. Но часто я лишь заканчиваю словами мысль, возникшую в моей душе. Другим людям я кажусь безумной, но для вас мои идеи ясны. Я иду по дороге, проложенной вашим духом, и, хотя я не знаю всех ее поворотов, я все же надеюсь оказаться у цели вместе с вами. С кем не случалось множество раз, что он, размышляя о пустяках, приходил к очень важной идее через ряд представлений или воспоминаний? Часто, говоря о чем-нибудь малосущественном, невинной точке отправления какого-нибудь беглого размышления, мыслитель забывает или умалчивает об абстрактных связях, которые привели его к выводу, и продолжает говорить, показывая только последнее звено этой цепи размышлений. Если я начала дышать воздухом небес раньше, чем вам дано будет существовать в них, почему должны вы хотеть, чтобы я очутилась вновь среди вас? Ваша Шерилин".
- Глаза устали, - пожаловалась Сандра. Она захлопнула ноутбук и принялась рассовывать по файлам фотографии. Черные капли ногтей посверкивали крохотными отражениями ламп. Подушечки пальцев чувствовали глянец и бархатистую шероховатость, неожиданную весомость заключенных в полимер личностей, словно действительно частичка души запиралась нажатием на кнопку фотоаппарата, ущербная, неполная и оттого устремленная не вверх, а вниз, ближе к земле. Стол был погребен под ними, сжимался от их падения, но каждая карточка была лишь незначительной черточкой в необъятной мозаике пикселей и казалось, что достаточно взглянуть на все с какой-то потусторонней высоты, вновь забраться в ледяную пустыню и вот уже что-то отчетливое проклюнется сквозь мешанину судеб, - Ева Кадмон восстановит если не собственное тело, то хотя бы намекнет нам о своем присутствии.
Тут ли притаилась разгадка? Где-то в кружении ассоциаций раздробленного существования она ждет послушную глину для своего сознания, тяжелую материю, в которой вязнут солнечные лучи, но без которой нет ни смысла, ни полноты мира. Только как склеить это разбитое создание? Чему может поддаться вся грязь нашей сути? Ведь здесь нет даже неба, только потолок с трехрогой люстрой - электрическим якорем всего человеческого, просто человеческого без предикатов, которое почему-то убеждено, что лишь комфортом измеряется пробег прогресса. Электрические жала синеватыми призраками наплывали на спокойные лица, оставляя незримые потеки ядовитой слюны равнодушия.
Мы сидели друг напротив друга и искали на поверхности гладкого дерева свои отражения.
- У тебя когда в последний раз была менструация?
- У меня ее не было с незапамятных времен, - Сандра даже не удивилась, не возмутилась. Мгновенный и спокойный ответ, что-то подтверждающий в непроницаемой темноте одиночества. Какая-то цель зрела в нем, но пока лишь рождала слегка стыдливую рябь.
Она внимательно посмотрела на меня.
- Хочешь, я останусь?
- Хочу, - киваю. - Поэтому тебе лучше поехать домой.
Словно в физиологии притаился инцест, гораздо более противный и недопустимый, чем кровное родство, непонятый и непонятный, грозное табу на проникновение в согласное тело, отягощенное легким стыдом перед тем, что ждало наверху, сложив крылья и сев на подоконнике, стеклом охлаждая разгоряченный висок. Можно было даже не включать свет, темнота знакомыми складками указывала путь, пол касался ступней и легкое давление предупреждало о застеленной кровати. Тони, вот тот резонанс опустевшего дома, единственная привязка к тому, что внизу, хотя ее не удержать в руках, она слишком обидчива и устрашающе прекрасна даже в клешнях ночи.
- Тони?
- Почему ты не оставил ее? Она хотела этого.
- Тони?
- Нельзя отказывать женщинам, даже молчать нельзя в ответ. Они жестоки в своей хрупкости. Стекло не так рассыпается, как они...
- У меня есть ты и мне больше никто не нужен.
Тони засмеялась. Порыв ледяного ветра от легкого взмаха крыла крошечными зубами вцепился в пальцы.
- Ты разве не знаешь, что нельзя трахать ангела? Ты разве не знаешь?!
21 октября
Художник
- Вы в чем-то нас подозреваете? - спросила Сандра.
Парвулеско вздохнул. Ситуация ему не нравилась - неповоротливого слона загнали в стеклодувную мастерскую, где было много не только посуды, но еще и тягучей, раскаленной массы, из которой эту посуду и выдували. Не разбить и не обжечься. Но долг и приказ обязывали.