Жуткий кашель прервал излияние желчи. Старик переломился, испуская из просмоленных легких страшный лай и клекот. Сигаретка выпала из судорожно разжатых пальцев, а к полу потянулась тонкая струйка мутной слизи. Маленький паршивец с любопытством наблюдал за стариковскими мучениями. Дрожащей рукой в кармане утепленного плаща был нащупан платок, извлечен и прижат к распущенному, обвисшему рту. Кашель затихал - некто невидимый микшировал звук, оставляя только неясное изображение. Наконец паршивец обеспокоился, поддержал старика за локоть и помог получше устроиться.
- Слишком долго работаю с вещами, - с внезапной ненавистью, насколько это позволяли сделать больные легкие, просипел старик. - Слишком долго и слишком много... Почетный оператор безумного фронта. Ветеран...
- Это какая-то ошибка, - со страхом пробормотал паршивец. - Все пройдет. Ты, наверное, пепел вдохнул. Сколько раз тебе говорил - не кури такой гадости!
Старик отстранил беспокойно ощупывающие его руки паршивца, вытащил очередную гадость и запалил. На этот раз затяжка произвела на него более благотворное влияние.
- Чем дольше работаешь с людьми, тем больше очеловечиваешься, - сказал он. - Это тебе любая собака, кошка и плюшевый мишка подтвердит. Что-то есть в них такое... Заразное.
- Но ведь инструкции...
- Инструкции, - передразнил старик писклявый, расстроенный голосок. - Инструкции. К черту инструкции! Какие здесь могут быть инструкции, если постоянно нужно находиться на расстоянии руки даже от самой смирной кобылки? Дышать с ней одним воздухом, опекать ее, следить, оберегать от мозгового рассола, долбить решетки и судиться с конкурентами! Поживи с мое, поработай с сотнями вещей и тогда начнешь чувствовать то же самое. Как будто это не ты, а тебе самому выдолбили решетку, а заодно - легкие и почки.
Жалобы старика паршивцу очень не понравились. Он предпочитал язвительность, стариковский напор и неуклюжие попытки обойти коллегу по каким-нибудь мелочам (строго в рамках законодательства!), а не подобное желеобразное состояние, взывающее скорее к обычным человеческим чувствам, о которых паршивец имел весьма отдаленное и нелестное представление.
- Все будет хорошо, - пролепетал он подцепленную из какого-то фильма фразу. - Все будет просто отлично...
Старик раздраженно отмахнулся.
- Ну вот, - сказал Парвулеско, - все те же и все там же.
Кабинет шерифа вовсе не был новомодным демократическим образованием в форме большого аквариума и единственной роскошью в виде относительной тишины. А представлял он из себя отдельное помещение с видом на университет, упакованное в медовые деревянные панели, устланное невозможно мягким ковром с индейским орнаментом, подпирающим массивный стол самого шерифа и длинный отросток с рядами кресел - для посетителей. На пластиковой поверхности стола виднелись неряшливые царапины, небрежно заставленные канцелярскими наборами, еще не освобожденными от маток фабричных упаковок. Поясного портрета губернатора нигде не было видно и его место пока занимали разноцветные строгие плашки невразумительных дипломов. Из распахнутого сейфа торчало три приклада массивных винтовок, а кондиционер уже втягивал в ноздри остатки порохового дыма.
Сам Парвулеско раскачивался в кресле и перекидывал из руки в руку искореженные кусочки металла.
- Хороший кабинет. Но мы здесь еще не были.
- Я имею в виду - не в тюрьме, - миролюбиво пояснил шериф.
Сандра молчала.
- Я ознакомился с вашим... э-э-э... отчетом, - Парвулеско кивнул в сторону своего идеально чистого стола, - и он меня не удовлетворил. Слишком много неясностей. Недоговоренностей. Бессмыслицы. На лавры Фокса и Малдера вы, конечно, пока не претендуете, но клиническая картина вырисовывается бесперспективная.
Сандра продолжала молчать. Хотя ее пальцы слегка постукивали по папке и зеленоватые пятна микроскопического солнца скакали по ногтям.
- Это сказано не в порядке... укора или критики, - продолжил шериф, не дождавшись протестов, возражений и угроз пожаловаться в окружной суд. - Я очень ценю наши доверительные отношения и настаиваю на их продолжении.
Пальчик Сандры соскользнул с тиснения папки и провел по ближайшей царапине - язычок змеи, ощупывающий незнакомую территорию. Розовая подушечка слегка примялась под пластинкой отлакированного ногтя, вобрала белизну, оттеснив повыше красную кайму.
- Вот, - бурчал Парвулеско, опять не дождавшись вразумительной реакции от собеседников, - вот читаю... Где? А... "Туман рассеялся и мы увидели, что все поле покрыто человеческими телами". Мертвыми?