- Я не хочу исчезать! - кричит паршивец и выбрасывает вперед руку с напряженным указательным пальцем. - Это все он! Он виноват! Мы слишком много ему позволяли! Мы никогда не долбили ему решетку!
- Только без истерики, - поморщился старик. Он подошел к окну и посмотрел сквозь жалюзи в темноту. - Внезапно они останавливаются, смотрят по сторонам в диком беспокойстве слезящимися глазами...
- Прекрати... Давай вызовем полицию?
Старик оборачивается и пристально разглядывает бледного с просинью, потрепанного, исхудавшего паршивца.
- И что ты ей скажешь? У меня спонтанное пробуждение? Я наконец-то проснулся? Избавился от клиппот? И теперь хочу обратно?
- Да...
- Они тебе устроят тур обратно - на мозголомах или рассоле... Ты знаешь, что раньше сумасшедших пытались лечить ударами палки по голове? Говорят, помогало.
Мальчишка обвисает нелепой куклой, страшной в своей просвечивающей сделанности, искусственности, сочетающей совсем человеческое отчаяние в дрожащих губах и слишком живых глазах. Зрачки вытеснили всю радужку и уже никак не реагировали на приближающийся лай и вой, в которых не было звериной ипостаси, лишь тонкая пленка от лязга зубов и цоканья страшных когтей, и сквозь эту мембрану пробивался крик голодного ребенка, не тот требующий рев, который подразумевает близкое присутствие матери, который настойчив и нетерпелив, а скорее - отчаяние оставленного в лесу младенца, несправедливо и жутко осознавшего собственное одиночество в холодном и пустом мире.
Их отделяет бездна, но почему-то кажется, что стоит неосторожно протянуть руку, ощупать пальцами мрак и на них тотчас сомкнется скользкая челюсть, вцепится желтыми, кривыми зубами, упрется кровавыми точками зрачков, притягивая человеческий взгляд, впитывая его ужас, материализуясь только для того, чтобы утянуть случайную жертву в собственный мир звериного безумия...
Они заполняют пространство, топчутся и толкутся, ожидая единственного знака, намека, тайного знамения, которое может оказаться самым невинным жестом, простой мыслью или желанием, запахом страха или человеческим воем в ответ на хищную тоску, пожирающую сердце. Добро, зло, демоны и духи нашептывают оцепенение, услужливо придерживая за руки и отбирая дыхание сладкими поцелуями. Выбора нет. В свободе умереть никогда нет выбора. Личная агония или безнадежный бег по пустынным улицам, где любое перемещение может открыть дверь в сопредельное сумасшествие, выпуская кое-что более жуткое и отвратное, чем какие-то псы.
- Дыши! Дыши, черт тебя подери!!! Все равно уже поздно! - размыкает паралич надрывный крик, бьется стекло и уши закладывает от выстрелов.
Первый... второй... третий... Вспышки вычерчивают медитативные полоски порохового дыма в неподвижном воздухе, которые ловят движения, преграждают напор событий, но их эфемерности хватает только на то, чтобы нарыв разбух и прорвался горячими потоками гноя и крови.
- Что это? - бормочет паршивец сквозь свою ладонь, зажимающую рот. - Что это?
Старик прячет пистолет - черную, нелепую штуковину с нелепыми выступами, которыми оружие упорно цепляется за края кармана плаща, не желая погружаться внутрь.
- Материализация, - отвечает он, как будто это что-то объясняет, проясняет в залитой кровью комнате, где в растекающейся луже теперь уже чего-то желтого затихает вздрагивая темный зверь.
Тупая морда с рудиментарными глазами, стальные клыки, со страшным клацаньем вдвигающиеся и выдвигающиеся из распухших, гноящих десен, длинные передние лапы и искривленные, рахитичные - задние, продолжающие свой неостановимый бег и вычерчивающие по тугой пленке лужи хаотичные царапины.
- Оно - одно? - спрашивает паршивец. Он медленно приходит в себя, зелень тошноты переходит в синеву страха, но мальчишка пока держится. Он даже слезает с камина, маленькими шажками подступает к зверю, приседает и протягивает к липкой морде руку, словно пытаясь погладить умирающее существо.
- Пальцы откусит, - предупреждает старик. Впрочем он спокоен. Стоит у разбитого окна, ощетинившегося остатками стекол и жалюзи, поглядывает на улицу и вертит зажигалку.
Что происходит? - вертится наведенный вопрос и никак не может ухватиться за стальной крючок действительности. Меня отключили, заблокировали управление, уроды... Бунт уродов. Коневоды проклятые. Черти, кругом одни черти, они подступают все ближе и ближе... В таких случаях готовят рассол. Мозговой рассол. Господи, как далеко все зашло... Агрегат работает на полную мощность, хорошо себе это представляю, вижу воочию медленное и тяжелое вращение массивных колец, штырей, шестеренок, тяжелое дыхание шлангов, закачивающих в раскаленные внутренности смазку, которая потом брызжет крохотными гейзерами между плохо подогнанными деталями... Что ты там говоришь, Нонка? Идея движения? Ты разве никогда не видел как работают твои мозги? Ты не подозревал, что все настолько безнадежно механистично, что и демоны тонкой семерки кажутся достойными представителями животного мира... Твоя беда. Твой грех. Тот самый, первородный... Ничего там не сдвинуть, не изменить, не улучшить. Агрегат слишком прост, чтобы его можно было понять. Стоит в нем сдвинуть крошечное колесико и - перегрев, по сравнению с которым шуб - лишь невинное фантазирование. Собаки-то откуда? Из какой ментальной дыры вылезли твари?