- Куда же он пойдет без головы?
Исмаил шарит и поднимает округлый предмет. Мертвое лицо сохранило гримасу удивления от того, что привычный мир вдруг закувыркался. Паршивец с ужасом смотрит и зажимает ладонью рот. Его тошнит.
- Мы никогда такого не делали... - сипит мальчишка и в слабом голосе угадывается тоска по привычным склокам со стариком, по всем этим милым семейным выкрутасам.
Черный человек проводит языком по холодным губам головы и ловко забрасывает ее в мусорный ящик. Там уже лежит много пакетов, поэтому отсеченная часть тела мягко падает на них.
- Вы совсем растлились в своем покое. Творите страшный разврат и не замечаете плодов деяний своих. Огненный змей свил себе логово вокруг сердца, а вы не видите, что их головы сгнили, усохли, что не глаза теперь смотрят на вас, а прелые зеркала смрадных трясин!
Напряженная фигура изгибается, что-то смещается под широким плащом, лицо вытягивается в жуткое, чешуйчатое рыло и трехпалая лапа подцепляет острым когтем паршивца и подтягивает к багровому пламени, вытекающему сквозь клыки.
- Ты думаешь? - урчит бездна и штаны маленького паршивца намокают. Сквозь вонь серы пробивается запах мочи. - Ты думаешь?!
Паршивец не понимает и дергается на когте как умирающая бабочка, проколотая булавкой.
- Так ты думаешь?!
- Да... - хрипит мальчишка, - Я думаю... думаю... Что я должен думать?!
Отчаянный крик пожалуй веселит зверя. Раздвоенный, раскаленный язык его трогает зеленую кожу лица и на ней вспухают багровые рубцы. Мальчишка дергается назад, слетает с когтя и падает на землю. Он плачет.
Это грань, за которой должно начаться бессмысленное и бесконечное падение. Нет, не так... Схлопывание. Кто-то громадный и посторонний взял кувалду и теперь безостановочно плющит стальной шар присутствия, обманку бытия вокруг. Вмятины, трещины, заусенцы... Подделка самого себя! Ложь и подделка, словно под веселой лужайкой на опушке леса обнаружилась зловонная топь, ждущая и зовущая. Вот что плохо. Ждать и звать. Ведь ужас никак не укоренен в улице, в деревьях, в обезглавленном теле... Он просто есть. Свободное и необходимое волеизъявление существования. Сюда не заманивают в ловушку, сюда добираются своими ногами, открыто и добровольно, ориентируясь на свет твердой, угольной звезды. Еще один уровень рвется, расползается, обнажая лишь звук, плотный, шершавый, он вгрызается в перепонки беззубым ртом младенца... Как! И это покой?! Разве может даже отблеск идеи покоя скрываться за такими словами:
- Мы на войне! Мы на войне и здесь не посидишь в сторонке. Мыслю - значит воюю... Так?
- Так... - шепчет маленький паршивец, оператор, коневод, наконец-то столкнувшийся среди простоты и, даже, примитивности такелажа страстей с чем-то подлинно и неотъемлемо человеческим, до жути человеческим - разверстой бездной, ведущей в ад.
- Он понимает! - захохотал Исмаил, защелкал пальцами и пустился в пляс, сильными ударами разбрызгивая тяжелые лужи. - О, малыш - укротитель големов, у меня для тебя будет особое поручение.
Демон нежно обнимает мальчишку за плечи.
- Ты думаешь я зол? Что во мне больше нет ничего, кроме черного шарика в стеклянной трубочке? Что у меня только одна сторона? Это не так, укротитель, не так! Посмотри на луну и ты поймешь, что и у нее имеется скрытая сторона! Только големы носят постоянные маски. Вот уж о ком можно точно сказать какой шарик поместили в него при оживлении - желтый или красный.
Мальчишка слушал с застывшими глазами. Он смотрел мимо черной бездны и не видел ничего. Вгрызался в кулак, кусал, оставляя глубокие следы зубов.
- Но мы с тобой не такие... Это наш общий секрет. Мы не профаны, но посвященные, посвященные каждому из своих культов, но в нас больше сходства. Так? В нас много сущностей и никто не поймает их за руку. Мы как змеи умеем менять свою шкуру... Только быстро, очень быстро...
Паршивец холодно сказал:
- Оживает.
Исмаил оглянулся:
- Свершается то, что и должно свершиться. Или ты думал, что мне больше делать здесь нечего? Отрывать головы первым встречным?
Тело бегуна шевелилось и дергалось. Обратная агония. В какую сторону не переступать границу, но смерть остается смертью. Он с трудом встал на четвереньки, зашатался, как марионетка в неумелых руках, рука подвернулась и тело завалилось на бок. Вторая попытка оказалась успешнее. Новорожденный уже умел сохранять равновесие. Заскорузлая майка прилипла к животу, из под нее свисали наушники от плеера. Бегун неуклюже повернулся и медленно потопал прочь, расставив для устойчивости руки. Правая подламывалась и приходилось левой придавать ей относительно горизонтальное положение.