Выдыхаю теплый воздух на стекло и отгораживаюсь от светящихся деревьев быстро исчезающей завесой.
- И что тогда? - спрашиваю Тони.
Она молчит и ждет продолжения.
- Что делать, когда тебя скурили? Когда не осталось ничего, кроме пепла?
Тони морщится.
- Как высокопарно... Иногда мне кажется, что ты - симулянт.
- Ничего не знаю. Отвечай.
- Считаешь, что это такое уж полезное чувство? Это тяжелое, капризное, во все сующее свой нос, по всему имеющее свое банальное мнение, трусливое, жадное... Какое еще? Ленивое... Грязное... Все что угодно, но только не реальное, не подлинное, не совершенное. Мне пришлось долго молчать, но ты должен был понять ненужность собственного "Я". Ты шел верной дорожкой, но боялся его сокращения, исчезновения, вот и придумывал других, чтобы заполнить мнимую пустоту.
- Это твоя версия.
Тони пожала плечами.
- Твоя, твоя. Представляешь меня веретеном? Или водоворотом? Лаем или болью? Ты работаешь за прялкой, выбиваешь ковер, а мне приходится говорить: "Зачем ты прядешь меня?", "Почему ты бьешь меня?".
- Я люблю тебя... И я точно знаю, что такое лучше и что такое хуже.
- Иногда мне хочется излечиться.
- И не надейся.
Где ты, упавший катальщик? Как тебе живется в ледяной пелене среди громадных волн, несущих более удачливых дальше? Ты им завидуешь? Тебе страшно? Ты все еще провожаешь их по привычке взглядом? Несчастный. Твой путь лежит не туда! Лучше нырни глубоко. Если хочешь, набери немного воздуха, чтобы обмануть самого себя, ведь ты всю жизнь только этим и занимался - самообманом... Почему бы не сделать это в последний, решающий раз? Тогда за мной!
- Может быть, нам завести ребенка?
- А что мы с ним будем делать?
- Ну... любить.
Слишком много людей, слишком запутаны клубки разноцветных нитей, по которым идет ток общественного взаимодействия: встреча глаз, приветствие рук, фальшивый макияж улыбок и угрюмая тоска сразу и полностью данного мира. Слишком много выходов: стеклянных дверей, ощупывающих невидимым теплом души, сквозь которые под ритмичные вздохи и выдохи вдувается и выдувается холодный газ слепых судеб. Неужели они не видят этой спутанности, взаимосвязи, бессмысленной сцепки хаотических траекторий? Ступают и спотыкаются, ступают и спотыкаются, рвут и завязывают неразрешимые стяжки жизни, от которых сдает слабое сердце, подрагивают ноги, деревянные тиски неумолимо стягивают легкие, щедрым дождем проливая существование на слишком чистый пол.
Здесь есть все, все для рассудка - бурной гавани неповоротливых кораблей и гидропланов; примитивного счетчика, не замечающего в глазах искренности. Мы движемся по внезапному городу, среди изгоев каменной раковины, паломников, совращенных тельцом, среди ревущей и мешающей пустоты ходульных конструкций. Тут и слон отрастит паучьи лапы, вознесется к небу, чувствуя спиной твердое дыхание льда Коцит. Где ты, счастливый талисман мэра?
Их разговоры не похожи ни на что. Они просачиваются... нет, даже не так: они врываются неукротимым штормом, тайфуном, белым ветром, сбивающим воздух в легкую пену пустоты, ужасной пустоты единственного мира. Ноль и единица. Есть сигнал, нет сигнала. Только констатация. Диетическое питание человека-слона, который идет впереди нас, упрятав голову в неряшливый холщовый мешок, сунув изуродованные руки в рукавицы и приволакивая негнущуюся ногу.
- Я безобразен, - сопит он. - Я отвратителен, но господин мэр приютил меня, дал работу и корм... Работу и корм! Он всех приютил. У него слишком большие карманы, там живет весь этот мир. Я ведь не сбежал? Зачем мне бежать? Я рыл норы и наткнулся на лифт. Там всегда есть лифт. Вверх - только лестница, но вниз - удобнее. Вы не поверите, но я был часовщиком. До того как родился. Это я сейчас - слон.
- Я знаю, - подтверждает Тони и крепче сжимает мою ладонь. Шаг, еще один шаг, следующий шаг. Не так трудно, как кажется. Но не так просто, как в пустыне. В пустыне ищешь место, куда пойти, здесь - как не столкнуться, не пересечься в соседних клеточках рассчитанной матрицы, не превратиться в да-нет, чет-нечет.