Они вместе присматривают за девочкой, у Мэнди оказались обалденные способности ее развлекать, даже, несмотря на то что, кажется, ей не всегда комфортно с ребенком. Микки задумывается, появится ли когда-нибудь у него и у Мэнди родительский инстинкт, или Тэрри выбил его из них на всю жизнь. Тем не менее Мэнди здесь, с ребенком, играет с ней в глупые детские игры, хохочет, когда та называет банан или носок, или микроволновку па па, потому что пока не понимает, что действительно означает это слово, и говорит, что у девчонки столько же шансов увидеть своего настоящего «папу», сколько у микроволновки произвести потомство. Что ж, это похоже на правду.
Мэнди старается немного украсить их квартиру, приносит разные безделушки, чтобы заполнить полки, а еще портит ребенка, покупая ей столько игрушек на гаражных распродажах, что ими усыпан весь пол и Микки не может пройти десяти шагов, чтобы не наступить на что-нибудь, каждый раз матеря Мэнди.
Они рассказывают друг другу обо всех глупостях, что произошли с ними за эти два года, но не поднимают серьезные темы. Микки не спрашивает, собирается ли она заканчивать школу или предпринимал ли ее дерьмовый босс попытки посерьезнее, чем просто подкатывать к ней.
А Мэнди не спрашивает, что он чувствовал, когда она и Йен сбежали, что он чувствует к Йену сейчас, встречался ли он с кем-нибудь, или признался ли кому-нибудь, что он гей, и вообще никаких подробностей о его дерьмовой личной жизни.
Они определенно никогда не говорят о выражении лица их отца, когда они соединили свои пальцы на курке и нажали на него.
И так получается, что за эти несколько недель Микки очень часто видится с Мэнди, но ни разу не видел Йена.
Он уговаривает себя, что это ерунда. Мэнди видится с ними обоими, но она обходит эту тему, так что, может, и говорить не о чем. Прошло два года с тех пор, как они видели друг друга последний раз, два года с тех пор, как Микки сказал “не надо” и ничего больше, потому что остальные слова застряли у него в горле. Один год и одиннадцать месяцев с тех пор, как в армии выяснили, что Йен не настоящий Филипп, и приказали ему проваливать и никогда не возвращаться. А еще – один год и одиннадцать месяцев, с тех пор, как Мэнди и Йен решили сбежать вместе, оставив Микки позади, выбросив, как ненужную тряпку.
Это неважно. Он трахался с другими парнями с тех пор, ладно, с двумя парнями, если не считать пьяный минет в темных аллеях, на который он не ответил тем же, он работал – на чертовски скучной работе, тем не менее работал, – и в довершение, у него теперь есть чертов ребенок. Последнее, что ему нужно – это Йен Галлагер. Он покончил с этим.
Он постоянно повторяет это себе, потому что дни идут, и он видит Мэнди, Мэнди, Мэнди, и не видит Йена.
В последний день их третьей недели в Филли он заканчивает работу раньше. День тянулся чертовски медленно, даже малышка не похожа на себя – не шумит и не капризничает, и ему скучно. Перспектива пойти домой и весь вечер ничего не делать не вдохновляет, так что он решает что-нибудь придумать. Пока ребенок копошится в снегу на улице около магазина, отказываясь идти на руки и возвращаться домой, он достает телефон и звонит Мэнди.
- Привет, задница, – отвечает она, само очарование. Должно быть, узнала его по номеру. – Чё надо?
- Не хочешь повидаться? – спрашивает он, следя одним глазом за ребенком, быстро наклоняется и подхватывает ее, когда она направляется к краю тротуара. Она вырывается и протестует, колотит его своими маленькими кулачками по груди, и он не сразу понимает, что ответила Мэнди.
- Давай, почему нет, – говорит она. – На улице холодно, я не хочу выходить, почему бы вам не прийти ко мне.
Микки молчит. Смотрит на ребенка и опускает ее снова на землю, продолжая следить за ней, пока пытается сообразить, что ответить Мэнди.
- Ээээ, а это нормально будет? – спрашивает он, не уточняя, почему это может быть не нормально, надеясь, что она сама догадается.
- Его нет дома, – отвечает Мэнди, и он словно бы видит, как она закатывает глаза. Он ценит, что она не называет никаких имен, тем не менее.
- Хорошо. Говори адрес.
Тут девчонка снова спешит к краю тротуара, гукая при этом, как ненормальная, и ему приходится хватать ее, пока она не выбежала на дорогу.
***
Двадцать минут спустя Микки и ребенок сидят у Мэнди на полу в гостиной. Она живет в высотном жилом доме, как и он, только ее квартира гораздо больше и уютнее. Кухня объединена с гостиной, у них чертовы деревянные полы и огромное окно с видом на город. Здесь до черта спален, и теперь понятно, почему у Мэнди и Йена еще трое соседей. В ходе быстрой экскурсии по квартире, которую ему устраивает Мэнди, Микки выясняет, что у них с Йеном маленькие комнатушки, переделанные из кабинета и столовой. За свои комнаты они платят меньше остальных жильцов, и Микки считает, что это охуенно выгодная сделка.
Микки никогда не представлял Мэнди в роли матери, да и сейчас не представляет, но уже после нескольких встреч с ребенком они нашли общий язык. Девчонка даже пытается произнести ее имя «Мэ-иии, Мэ-иии», когда в представлении годовалого ребенка та делает что-то крутое. Строит рожи или издает смешные звуки, например. Микки находит, что это идиотизм. Тем не менее, когда Мэнди с ними, это вроде как она нянчится, так что он может себе позволить расслабиться и не следить за ребенком постоянно, в страхе, что она убьет себя током или разобьет себе голову. Мэнди, кажется, вполне устраивает, что они тусуются с Микки без участия Микки, так что он решает позволить им наслаждаться этим.
В этот раз она играет с ребенком в «пора спать»: игра заключается в том, что все игрушки укладываются под одеяло, затем нужно какое-то время фыркать и храпеть, потом все «просыпаются» и игра начинается по новой. Микки обычно начинает скучать на третьем круге, но малышка считает эту игру нереально веселой, хохочет, хлопает в ладоши и закатывает глазки от восторга.
- Мама-обезьянка тоже хочет спать? – спрашивает Мэнди, кивая с серьезным видом, когда ребенок кричит па-па и засовывает игрушку под одеяло. – Вот, и мишка Тэдди хочет спать, да, хочет…
- Мне нужно пиво, – говорит Микки, в основном самому себе, закатывая глаза. Оказывается, если он не участвует в игре сам, это еще скучнее. Он встает и направляется к холодильнику Мэнди.
Несмотря на то что это, по сути, одна комната, кухня выглядит гораздо уютнее гостиной. Промышленные неоновые лампы освещают маленький квадрат кухни, отделенный барной стойкой, на которую Микки опирается, когда открывает холодильник. Хватает первую попавшуюся бутылку пива, которая стоит посреди старых пластиковых контейнеров, помятых фруктов и пирожных, на которые наклеены стикеры с надписью «НЕ ЕСТЬ, СОБСТВЕННОСТЬ ЭММЫ МЕРСЕР».
Он как раз подумывает, не прихватить ли еще и пирожное – с хуя ли нет, когда слышится звук открываемой входной двери.
Входная дверь открывается прямо рядом с Микки.
Человек, который входит в квартиру – Йен.
***
Он набирает СМС на ходу, но перестает, как только краем глаза замечает Микки, его палец замирает на клавиатуре. Ни он, ни Микки не двигаются. Они просто стоят и смотрят друг на друга.
Сердце Микки – сердце Микки пускается в чертову скачку, и он понимает, что не знал истинного значения этого выражения до этой секунды, потому что он чувствует себя так, как будто оно сейчас выскочит из груди, так, как будто тело Микки сейчас взорвется, а сам он закричит или сделает еще что-нибудь столь же ненормальное. Потому что это Йен, все время чертов Йен, а то, что Микки чувствовал к нему, никогда не было нормальным. Это было что-то совсем другое, чему Микки никогда не способен был дать название, что-то гораздо более важное, чем что бы то ни было еще во всей его чертовой жизни.