- Ладно, – просто говорит Йен. – Тогда пошли.
О. Черт, Йен направляется домой, Йен сосед Мэнди, а Мэнди, та, кто сидит с Мэлли – они собираются в одно и то же место. Мозг Микки почему-то не сразу связывает эти факты между собой.
Итак, они отправляются в путь.
Бар не очень далеко от квартиры Йена и Мэнди, так что у них не особо много времени. Микки рад этому, потому что он не уверен, что знает, о чем говорить с Йеном, если тот попытается завести разговор. Весь вечер был настоящий сюр, половину времени Микки чувствовал себя так, как будто совершенно забыл всю их историю и просто зависает с обычным симпатичным парнем, другая часть их история была всем, о чем он мог думать и не мог из-за этого дышать. Прошло столько времени, а Йен все такой же, и в то же время совершенно другой. Теперь он может играть в пул. Он по-прежнему кладет руку на затылок и лохматит волосы, когда раздражен.
Каким-то образом сегодняшний вечер напомнил Микки о том, что было… блядь, почти пять лет назад, это было пять чертовых лет назад. Это напомнило ему о том времени, когда они с Йеном только начали тусить вместе – вскоре после того, как начали трахаться, но еще до того, как их застукал Кэш, и Микки в первый раз загремел в колонию. Микки не понял, что происходит, когда они первый раз оказались в постели, они просто кончили, а Йен закурил сигарету, вместо того, чтобы сразу уйти. С тех пор все развивалось по спирали.
Сама идея, что кто-то действительно хочет проводить время с Микки, никогда не приходила ему в голову до этого, и он вроде как растерялся.
Это было почти пять чертовых лет назад, и сейчас, после всего, кажется невозможным, что Йен по-прежнему может хотеть быть рядом с ним.
Невозможным, а может и нет, потому что это действительно происходит. Потому что они идут вместе, молчат, прислушиваясь к звукам города вокруг них, к людям, орущим и хохочущим в отдалении, машинам, музыке и шуму, слишком громкому для такого позднего времени. Они идут вместе, и их плечи все время задевают друг о друга.
Они оба в пальто и свитерах, футболках и перчатках, и не могли бы по-настоящему прикоснуться друг к другу, даже если бы попытались, но все же каждое столкновение их тел сводит Микки с ума, потому что Йен не старается этого избежать. Тут полно места на тротуаре, и Йен мог бы запросто пройти вперед, создать некую дистанцию между ними, если бы прикосновения его беспокоили, но он не делает этого.
Микки смотрит вниз, видит, как их с Йеном потертые ботинки шагают бок о бок, продираясь через жижу полурастаявшего снега. Его ботинки коричневые, у Йена – серые. У Йена странные шнурки, один черный и выглядит новым, а другой толще, такой же серый, как ботинки, потрепанный и с распущенными концами. Они шагают четко в ногу.
До того, как Микки успевает это осознать, они уже у дома Йена; заходят внутрь, направляются к лестнице. Йен снова задевает его плечом, его левый ботинок пинает первую ступеньку. Йен кашляет, звук короткий и низкий где-то глубоко в горле.
Они перед дверью квартиры Йена. Ни один из них не спешит открыть дверь.
Микки наконец поднимает взгляд от потертых ботинок Йена, откидывает голову назад, совсем чуть-чуть, настолько, насколько это необходимо, чтобы смотреть Йену в лицо. Йен, в свою очередь, тоже смотрит на него, его глаза кажутся темными от расширившихся зрачков.
Микки облизывает губы. Йен слегка поднимает руку, передумывает, снова опускает ее. Сглатывает. Воздух между ними проникнут странным напряжением, и, кажется, одним неосторожным словом Микки может разрушить хрупкое равновесие.
Так что он молчит. Вместо этого сдерживает свое дыхание, сглатывая громкую пульсацию своего сердца, которое отдается шумом в ушах, и наклоняется. Медленно. Давая Йену время отодвинуться.
Йен остается на месте. Стоит, не шелохнувшись.
Микки не закрывает глаза, смотрит, как приближается лицо Йена, смотрит, как блеклые веснушки на носу Йена становятся ярче, когда он уменьшает расстояние между ними настолько, что может видеть коричневые крапинки в светло-серых глазах Йена, настолько, что может чувствовать легкое дыхание Йена на своем лице.
Их губы разделяет миллиметр. Голова Микки кружится, желудок сворачивается в комок, все его тело горит огнем, он не смог бы дышать, даже если бы захотел, это сумасшествие, чертово сумасшествие, это то, чего он жаждал два года, сумасшествие, имя которому Йен Галлагер, и то, что происходит, пробирает Микки прямо до костей. Темный и убогий холл кажется ослепительно ярким, и Микки не может оторвать взгляд от лица Йена, не может побороть жар, который зарождается во всем его теле, щиплет его губы слишком сильно, чтобы просто стоять, так что он наклоняется еще чуть ближе, уменьшая расстояние между ними…
И тогда входная дверь с грохотом распахивается, и они отшатываются друг от друга за секунду до прикосновения.
- Привет! – весело кричит Мэнди с другой стороны двери. – Мне показалось, что я услышала, кто-то идет по лестнице. Микки, твой ребенок - чертов кошмар. А почему вы вместе?
- Я не просил тебя сидеть с ней, – бормочет Микки, в то же самое время как Йен говорит:
- Он пришел в бар.
Мэнди, похоже, не имеет ни малейшего понятия, чему помешала, и просто заталкивает их обоих внутрь. В кухне включен яркий свет, но гостиная темная, освещена только светом из кухни, все остальные в квартире явно уже в постелях.
Поэтому Микки не замечает парня на диване, пока Мэнди не указывает на него.
- Йен, Скотт пришел минуту назад, – говорит она, пока Микки и Йен просто стоят и не смотрят друг на друга, и ни один из них не собирается проходить дальше в квартиру. Йен вскидывает голову, когда она произносит это, то же делает Микки.
Парень на диване поднимает голову от телефона.
Мудак, немедленно решает Микки. Он, блядь, носит бейсболку козырьком назад, поверх темных волос, и чистую футболку со слоганом, который Микки не может прочесть и которая слишком его обтягивает, бесстыдно подчеркивая все его шесть кубиков. Наверное, он живет в тренажерном зале, думает только о том, как он выглядит, жалкий придурок. Микки даже не рассмотрел его толком, но уже может сказать, что он подозрительный тип.
- Привет, Йен, – из гостиной произносит тот, с сильным латиноамериканским акцентом. – Мне было скучно, не хочешь прогуляться?
Йен колеблется.
Не долго, но тем не менее.
Он хлопает Микки по плечу – абсолютно платонический братский жест – и уходит в свою комнату с придурком Скоттом, который неторопливо следует за ним, оставляя Микки в ярко-освещенной кухне. Микки хочется приглушить этот свет, вернуться назад в темный холодный холл, где Йен освещал весь его мир.
Он не может думать. Его сердцу слишком тесно, как будто его засунули в какое-то небольшое пространство, и он не может думать об этом, он не может справиться с этим, не может изменить это, так что он сглатывает и просто разворачивается к Мэнди.
- Ты удовлетворена? – спрашивает он ее. – Пять часов. Теперь я могу получить своего чертового ребенка назад?
Она смотрит на него. У нее странное выражение лица, мягче, чем обычно Мэнди позволяет себе. На мгновение она выглядит, как та девочка, которая скрывается за всей ее бравадой, просто сейчас вся эта открытость направлена на него, и он не знает, почему. Он хмурится, задавая немой вопрос, и она, кажется, приходит в себя и встряхивает головой, разметав волосы по плечам.
- Я первый раз услышала, как ты назвал ее cвоей.
- А, – говорит он, стараясь вспомнить, что вообще говорил до этого. – Ну, что ж, она вроде как моя, ты не думаешь?
- Да, Микки. Она определенно твоя.
Она произносит это так, как будто хочет что-то сказать ему, но все, что он слышит – это голые факты. Мэлли его. Его уже какое-то время. Почему Мэнди смотрит так, как будто это какое-то чертово нереальное откровение, он понятия не имеет. Он заботится о ребенке, присматривает за ней, кормит ее и играет с ней, переодевает ее, моет ее и читает ей, и позволяет ей засыпать у него на груди. Он, блядь, дал ей имя, она его.