Вернувшись домой, я ввела в базу данных программы полученные за день фотографии, диктофонную запись разговора со старичком по домофону и всю остальную информацию о режиме существования жильцов дома, которую вредный ХОЛМС оценил с достоверностью 80%, как субъективную.
– Сам попрыгай там по морозу и получи объективную, если тебе моя не нравится, – зло сказала я компьютеру и отправилась в ванную.
Лежа в горячей воде, я никак не могла согреться и унять дрожь. В детстве мне никогда не приходилось мерзнуть, хотя и зимой на прогулках в детском саду мы достаточно долго играли на воздухе – кидали друг в друга снежками, бегали по сугробам и лепили снеговиков. У меня тогда была шубка – серенькая, пушистая. Засыпая под толстым пуховым одеялом, я подумала, что завтра надену не куртку, а полушубок – на следующий день по рекомендации ХОЛМСа мне предстояло выяснить, насколько легко попасть в подъезд в утренние часы, и побеседовать с консьержкой.
Уже в половине седьмого я была на боевом посту – стояла на крыльце второго подъезда, для вида копалась в сумке, словно что-то искала, и ждала. В тот момент, когда домофон начал пищать характерным для открывающейся двери звуком, я сделала шаг вперед. Пропустила выбегающего паренька, решительным шагом вошла в подъезд и двинулась к лестнице.
За стойкой консьержки было темно. Я подумала, что, возможно, консьержка в этом подъезде приходит на работу позже. Значит, утром в подъезд может зайти кто угодно – люди торопятся, им не до выяснения отношений с посторонними. Чтобы проклятый ХОЛМС не твердил о субъективности моих заключений, я добросовестно повторила эксперимент раз десять – выходила на крыльцо и ждала. Когда выбегал кто-нибудь из спешивших жильцов, я придерживала за ним дверь и вновь входила в подъезд. Никто меня ни о чем не спрашивал, даже не смотрел в мою сторону. Что ж, убийца вполне мог прийти с утра и ждать своего часа. Но где?
Решив исследовать лестничный проем, я начала подниматься по ступенькам. То сверху, то снизу доносились голоса, хлопали двери, но лично я не встретила ни души – из своих квартир жильцы выходили прямо на площадку перед лифтами, вызывали их и ждали, не заглядывая на лестничную клетку. Молодежь с первых двух-трех этажей, возможно, и пользовалась лестницей, чтобы не терять времени на ожидание лифта, но выше никаких следов присутствия человека я не заметила, лишь на площадке седьмого этажа вальяжно развалилась крупная красивая кошка, а перед ней стояло блюдечко с молоком.
Поднявшись до четырнадцатого этажа, я присела на ступеньки и стала ждать. Голоса и стук дверей доносились все реже и реже, жизнь в подъезде постепенно замирала, и часам к одиннадцати воцарилась тишина. Я сидела на ступеньках и сладко подремывала, положив на колени сумку и подперев голову рукой. Было тепло, никто не беспокоил, убийца тоже мог незамеченным переждать здесь до нужного ему часа. Около двенадцати я решила, что консьержка уже должна была появиться на своем рабочем месте. Повторив еще раз продуманный мною сценарий нашего будущего разговора, я вызвала лифт и поехала вниз.
В закутке было по-прежнему темно. Я стояла и раздумывала, что делать – вернуться ли обратно на четырнадцатый этаж или ждать здесь. Но, может, консьержка болеет и не вышла на работу? Неожиданно взгляд мой уловил какое-то движение – дверца в закутке консьержки слегка скрипнула и шевельнулась. Торопливо подойдя к ней, я потянула за ручку и застыла от удивления при виде девочки лет тринадцати.
– Вы… ты – консьержка?
Сразу же поняла, что вопрос глупый – девочка, темноволосая, довольно миловидная, хотя и полная, была больно уж юна для консьержки. Прищурив ярко подведенные глаза, она пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у виска.
– Совсем? Чего тебе надо?
Я пожала плечами и мельком заглянула в закуток за дверью – лампа не горела, но в крохотное помещение через окошки проникал свет из подъезда. Там, подстелив под себя куртку, сидела другая девочка. Обхватив руками коленки, она смотрела на меня из-под копны падавших на лицо длинных волос. Рядом на полу валялись вязаная шапка и школьная сумка.
– Мне мать велела походить поспрашивать – может, где квартиру сдают, – дружелюбным тоном пояснила я.
Девчонок мои слова не удивили, спасибо Денису. Толстушка равнодушно ответила:
– Здесь нерусским никто не сдаст, иди в частном секторе спрашивай.
– Почему это «нерусским»? Мы русские.
– А чего ты говоришь как-то…. – выразительно повертела рукой девочка, сидевшая в углу на полу.