– Ах, милая мадам! Когда?
– Кажется, скоро.
– А кто такая?
– Очаровательный ублюдочек.
– Ага, одна из этих.
– Помнишь того корнуолльца?
– Да, конечно же, помню.
– Так это ему мы обязаны, Полли. Как-то раз он заглянул к нам, чтобы провести ночь. Я тогда была влюблена – не помню уж в кого, но не в этом дело… дело в том, что потом он – я имею в виду корнуолльца – закрутил с одной маленькой белошвейкой. И появился ребенок… вот этот самый ребенок.
Полли восхищенно прищелкнула языком:
– Значит, мы за нее в ответе, так?
– Вот он ее к нам и посылает, эту Мелисанду Сент-Мартин. И напоминает, что когда-то я помогла ее окрестить.
– Милое имечко.
– Не вмешайся я, ее назвали бы Милли. Бог знает, что бы из нее вышло, если б не я.
– О да! Если бы не вы, она вообще бы на свет не по явилась… судя по вашим словам.
– Я позаботилась о том, чтобы ее послали в один французский монастырь. Теперь она образованная девушка.
– И вы собираетесь… найти ей подходящего мужа?
– Сделаем все, что от нас зависит, Полли. Для этого он ее сюда и направляет. Девушка будет изучать у нас портновское искусство. Если она хорошенькая, то выдадим ее замуж. Если нет… что ж, будет работать в салоне.
– Но тогда девушек станет семь… Такого никогда раньше не было. Не люблю семерок. Мы когда-то жили в доме номер семь… если это можно назвать домом. Там в трех квартирах ютилось семнадцать человек, и семеро из них умерли от лихорадки. Матушка моя скончалась, когда седьмого ребенка рожала…
– Не будь такой суеверной, Полли.
– Можно подумать, что вы сами в приметы не верите!
– Никогда. Всему должно быть объяснение. Помни об этом!
Полли, оттопырив большой палец, указала им наверх:
– Как же тогда наша кровать, а? Что там за объяснение под простынями лежит?
– Люди ложатся на кровать плодородия, уверенные в своем успехе. А это уже половина победы, Полли. Стоит поверить, что ты заполучишь какую-нибудь вещь, и, считай, она у тебя в кармане. Вот на чем все основано. Иди скажи девочкам, что скоро у них появится новая подружка. Но сперва принеси мне перо и бумагу, я прямо сейчас напишу моему любезному другу, что мы ждем его малышку Мелисанду.
Поезд вез Мелисанду через всю страну на восток, прочь от Корнуолла. Она сидела в вагоне первого класса в растерянности и замешательстве, чувствуя, как в душе поднимается волна возмущения против тех, кто, по-видимому, взял ее жизнь в свои руки и распоряжается ею по собственному усмотрению. Неужели она не имеет права голоса в решении своей судьбы?
Поезд подходил к Лондону, и ей пришла в голову мысль убежать, скрыться от тех, кто придет ее встретить; разорвать на клочки лежавшую у нее в кармане бумажку с адресом, чтобы никто больше в ее жизнь не вмешивался.
Будь Мелисанда человеком другого склада, она вернулась бы в монастырь. Девушка догадывалась, что именно на это и надеется сэр Чарльз. Как бы он был доволен! Замечательно бы все получилось – сбыл бы ее с рук раз и навсегда. Нет, такого удовольствия она ему не доставит. Да и потом, разве может она жить так, как живут сестры и мать настоятельница? Бросив беглый взгляд на жизнь, они, как и сама Мелисанда, нашли ее полной невзгод и разочарований и решили посвятить себя служению Господу. Но Мелисанда была натурой совершенно иного склада. Заточение в монастыре привлекало ее куда меньше – и она вполне отдавала себе в этом отчет, – чем постоянное преодоление нападок порочных мужчин.
«Однако можно научиться, – сказала она себе, – разбираться в том, что же этим порочным мужчинам нужно. И научиться им противостоять. Будь у меня побольше опыта, я не позволила бы ни Фермору, ни Леону себя дурачить. Будь у меня побольше опыта, я поняла бы, почему сэр Чарльз забрал меня из монастыря. Мне следовало еще тогда сообразить, что он отказался признать меня своей дочерью, что репутация и положение в обществе ему дороже собственного ребенка. Знай я все это раньше, меня бы не постигло такое горькое и внезапное разочарование».
Из своего печального опыта она сделала неожиданный вывод: самодовольный негодяй Фермор заслуживает не большего презрения, чем прочие представители его пола. Таковы все мужчины, решила она, из-за них стало необходимым существование монастырей, ибо хоть в малой степени напоминай мужчины святых, порядочным женщинам не пришлось бы прятаться от них за высокими стенами и крепкими замками.
Фермор был порочен, ему, наверное, еще не раз предстояло выступить в роли соблазнителя; но Мелисанда помнила, как он однажды сказал, что предпочитает быть не совсем законченным негодяем, нежели не вполне безупречным джентльменом. Возможно, она испытывала к мужчинам подобного типа большее влечение, чем к лицемерам, поэтому до сих пор вспоминала о Ферморе с некоторым сожалением. Теперь Мелисанда отдавала себе отчет в том, что самое счастливое время в доме Тревеннинга провела, когда была с ним. И если он подвержен пороку, то и она не столь уж безгрешна, ведь она наслаждалась его обществом, зная, что он помолвлен с Каролиной.