Агент был недоволен. Я видела это в его глазах, когда он задавал нудные вопросы один за другим. На некоторые мне были известны ответы, на другие нет. Целый час он пытался убедить меня заговорить с ним, используя различные тактики: махал передо мной свободой и давал пустые обещания. Но я не собиралась в этом участвовать.
За время, проведенное с болтуном, я узнала, как они нас поймали… или не нас, в буквальном смысле. Они пытались схватить сенатора и мафиози. ФБР давно следило за ними и их участием в организованной преступности.
После нескольких лет прослушки АНБ (примеч. Агентство национально безопасности) телефонов и слежки издалека они, наконец, получили искомые сведения. Информатор, человек близкий к сенатору, связался с ФБР и сообщил им о тайных банковских счетах, отмывании денег и контролировании выборов.
Просто слепая удача, что именно в этот день они следили как раз за тем банком в ожидании сенатора, который должен был снять украденные деньги. К нему слишком близко подобрались, и он собрался сбежать.
Но появились мы с Алексом, сменив одного мошенника другим. Им было известно о нашей деятельности, от нападения на Терри до череды грабежей. И только после вымогательства у сенатора они начали следить за нами более пристально.
Бонни и Клайда этого поколения поймали случайно, направив расследование в совершенно другую сторону.
— Слушай, — устало вздохнув, он собрал фотографии и сунул их обратно в папку, — я знаю, что за игру ты тут ведешь, Мэдисон. Закрылась и отказываешься отвечать на мои вопросы. Хороший план. Даже умный, — он наклонился через стол. — Готов поспорить, он научил тебя этому, не так ли?
Сердце заколотилось, из меня словно вышибли весь дух. Одно упоминание о нем подействовало на меня так, как я даже не ожидала. Все мое существо обратилось во внимание, переводя глаза от двери к стене рядом.
Он рядом, я чувствовала это.
Возможно, в соседней комнате…
Все мои обещания и правила полетели к черту.
— Где он? — выпалила я.
Мой голос напугал агента Гаррета, прозвучав впервые за все время, такой дикий и угрожающий, что у мужчины ушла пара секунд на ответ.
— Он здесь. Его допрашивают, как и тебя.
— Мне надо увидеть его. — Я вскочила с места и метнулась к двери
Она оказалась заперта. Я в отчаянии дергала ручку, нуждаясь увидеть его… почувствовать его. Глаза пекло от подступающих слез, терзающая тупая боль в груди, прямо в сердце, усилилась.
Блядь! Выпустите меня!
— Мэдисон, — позвал агент, положив руку мне на плечо, — ты не можешь увидеть его сейчас. Это невозможно. Давай, вернись и сядь на место.
— Нет! — выкрикнула я, отмахнувшись от его унижающего жеста. — Он нужен мне. Вы не понимаете!
— Думаешь, это любовь? Я работаю здесь уже столько лет и отлично знаю таких типов, как он. Они видят симпатичную молоденькую впечатлительную девочку, как ты, пользуются ее доверием и втягивают во всякого рода неприятности.
В мыслях мой полный ненависти взгляд буквально сверлил его череп.
— Я не жертва.
— Нет, не жертва, — подтвердил он. — Но ты заслуживаешь больше, чем он может предложить.
Такой же разговор у меня был с копом в Фениксе. Тогда это не сработало, и уж точно не подействует сейчас. Маниакальная, абсолютная любовь к Алексу с той ночи усилилась до непреодолимого, какого-то безумного уровня.
Никто не убедит меня отказаться от него.
— Буду с тобой откровенным, — заговорил агент, привлекая мое внимание. — Мне не нужно признание. У нас достаточно доказательств, чтобы засадить вас обоих.
Мысль об Алекс за решеткой до конца его дней убивала меня.
Истощенная и несчастная, я прижалась лбом к деревянной столешнице.
— Арестуйте меня, прошу, а его отпустите.
— Ты готова променять свою свободу на его?
— Да.
— Тебе восемнадцать, Мэдисон! Чертов ребенок! Ты даже жить еще не начала, но пытаешься сказать мне, что этот кусок дерьма, — Гаррет махнул в сторону стены по правую руку от меня, — стоит твоей жизни, проведенной в тюрьме?
— Он не кусок дерьма! — огрызнулась я, сощурив глаза. — И Вы понятия не имеете, что он значит для меня.
Наступила напряженная пауза, хороший и плохой парни, идущие вровень, оказались в тупике. Федералу не получить от меня желаемого, что он отлично понимал. Я безнадежна, развращена преступной жизнью без возможности вернуться к нормальной.
И он увидел меня такой, какой я стала теперь…
Отпетой преступницей.
— Давай я дам тебе время еще подумать о своем будущем, — предложил он и, взяв меня за руки, застегнул наручники, плотно защелкнув их на запястьях за спиной, после чего оторвал от двери и с силой усадил на стул. — А пока не хочешь воды?
Спустя часы моего молчания и отказа от воды и пищи, они выдвинули против меня обвинения в крупном автоугоне, нескольких вооруженных ограблениях, трех нападениях при отягчающих обстоятельствах и вымогательстве у сенатора США.
Приговор для этих тяжких преступлений: от двадцати пяти лет до пожизненного без права на досрочное освобождение.
Любая надежда на сделку путем выдачи информации о сенаторе, то, что они действительно хотели, оказалась уничтожена на следующий день, когда пришла посылка — любезность Алекса Райана и Мэдисон Перес. Теперь у них было все необходимое для ареста, и мы им были больше не нужны.
Обычная для нас дерьмовая ситуация. Одним уверенным броском мы умудрились облажаться дважды.
Я требовала и кричала, чтобы мне предоставили адвоката, и не раз, но из-за того, что обвинения против нас были обширны и каждый штат пытался получить нас первым, не было возможности предоставить мне общественного защитника. В итоге эту войну выиграла Аризона, и нас собирались перевезти туда в четверг утром.
На время меня засунули в обезьянник, но не в обычный, как те, что я видела по телеку. Комната скорее походила на помещение для допроса, только была меньше, с кроватью и туалетом. Не уверена, сколько дней я там провела, может, четыре, но без такого способа отсчета времени, как восход и закат, сложно было сказать точнее.
Отходить после кокса в кутузке было хуже всего. Голова раскалывалась на две части, меня рвало в божество из нержавейки. И чувствовала я себя просто погано. Мне хотелось только спать, но койка была бугристой, и своенравные пружины кололи в спину. Все эти ночи я провела без сна за блеванием.
На этом острове я одна.
Никаких звонков, посетителей и корреспонденции.
Мне отказывались сообщать новости об Алексе. Появилось ощущение, что его никогда и не было. Единственным доказательством обратного было его имя, вытатуированное на моей коже. Оно стало моим маяком. «Когда-нибудь», — пообещала я себе. Я смогу увидеть свое имя, выписанное черным жирным шрифтом, вдохнуть аромат плоти и ощутить его тепло.
Положительный момент (мне действительно был необходим таковой): через пару дней в одиночной камере у меня начались месячные, что стало облегчением. На один пункт меньше для беспокойства. И, честно говоря, я даже не могла представить, что принесла бы ребенка в мир, где оба родителя закрыты в тюрьме. Его бы всю жизнь преследовал позор из-за такого родства, что не было честно по отношению к малышу.
Но опять же, я была опечалена тем, что не получила этой части Алекса, пусть даже и на секунду. Эгоистичное желание охранить в себе то, что уже недостижимо.
Теперь это останется лишь в мечтах, плодом моего воображения.
Я начала забывать о нем все.
— Перез, — обратился Брюстер, еще один федерал в здании с сотнями таких же. Отперев дверь камеры, и распахнув ее, он зашел внутрь и жестом велел встать. — Руки за спину, лицом к стене.
Стандартный протокол, через который я проходила каждый раз, когда им надо было вывести меня из камеры. Такое случалось редко, но сегодня четверг, меня отправят в Аризону, где я предстану перед судом за все совершенные преступления.
По дороге к лифту я оглядывала коридоры в поисках Алекса, но осталась разочарована. И виновата в этом я сама, чего уж говорить. Такой милости ко мне не проявят, они слишком умны, чтобы позволить нашим путям пересечься.
Сколько дней прошло? Шесть? Почему казалось, что прошла уже вечность?
Знать, что он где-то рядом, но будто на другом конце света, было самой ужасной пыткой. Никогда я не чувствовала себя такой опустошенной и одинокой, убитой горем и слабой. Перспектива была мрачной, я пыталась цепляться за надежду, что, возможно, еще увижу его. Но это было ложью, которую я повторяла себе, чтобы просто дышать.
Когда правда прорвет мою завесу отрицания (а это точно произойдет), мое сердце перестанет биться.
Мы с Брюстером подошли к лифтам и остановились в ожидании. Перед нами стояли два федерала, но я даже не подняла головы, чтобы получше разглядеть их, а смотрела в пол, зачарованная его мелкими недостатками.
— Парень просто охреневший, ты его видел? — сказал один придурок другому.