Больше всего Сатико возмущал поразительный эгоизм, холодная расчётливость Таэко. Она наверняка понимала, что известие о её беременности будет ударом для Сатико, что после этого Тэйноскэ может окончательно отвернуться от неё, что, наконец, дальнейшая судьба Юкико окажется под угрозой, и тем не менее, руководствуясь собственными интересами, решилась на эту крайнюю меру.
Конечно, если встать на точку зрения Таэко, иного выхода у неё попросту не было, но почему всё это должно было случиться именно тогда, когда решается судьба Юкико? Разумеется, было бы странно подозревать Таэко в некоем злом умысле, но ведь когда-то она обещала не предпринимать ничего до тех пор, пока не просватают Юкико. Что же, выходит, её обещания ничего не стоят? Но дело даже не в этом…
Почему у неё не хватило такта остаться в Асии? На радостях оттого, что Итани дала ей возможность предстать перед людьми полноправным членом семьи Макиока, она забыла о своём положении, о том, как быстро устаёт, и со свойственной ей самоуверенностью отправилась в путь, дескать, ничего, авось сдюжу. Но, оказавшись в Токио, она поняла, что переоценила свои силы, и под влиянием момента решила открыться Сатико…
На четвёртом месяце беременности женщине уже трудно скрыть своё положение от окружающих. Близкие, те, кто видит её каждый день, могли ничего не заметить, но человеку со стороны, должно быть, не так уж трудно догадаться, что к чему. И тем не менее у Таэко хватило наглости появиться и на банкете, и в театре. А ведь сейчас, для неё самое опасное время. Что, если бы после долгой тряски в поезде у неё случился выкидыш? Самой-то Таэко всё нипочём, но сколько нервотрёпки и стыда она причинила бы стоила сёстрам! При одной мысли об этом у Сатико похолодело внутри. Впрочем, подумала она, не исключено, что после вчерашнего банкета многие догадались об истинном положении вещей и Макиока, сами того не ведая, уже опозорены…
Если это действительно так, теперь ничего не исправишь. Сатико снова оказалась в дурацком положении. Но неужели Таэко, так долго хранившая свою беременность в тайне, не могла найти более подходящее время и место для этого признания? Разве не жестоко было обрушивать на сестру эту ошеломляющую весть именно здесь, в гостиничном номере, когда та, изнемогая от усталости, мечтала лишь поскорее добраться до постели? Хорошо ещё, что Сатико не грохнулась в обморок. Нет, в самом деле, какая поразительная чёрствость, какое бессердечие!
Конечно, рано или поздно Таэко всё равно пришлось бы признаться, но почему нужно было делать это непременно сегодня, да ещё среди ночи, когда Сатико лишена возможности заплакать, закричать, выбежать вон? Можно ли так поступать с сестрой после всего, что она для неё сделала? Будь в Таэко хоть капля благодарности, она превозмогла бы себя, подождала до тех пор, пока они вернутся в Асию и, дав Сатико немного прийти в себя, спокойно обо всём рассказала… Неужели Сатико не вправе, рассчитывать даже на такую малость?..
По улице прогрохотал первый трамвай, сквозь неплотно задвинутые шторы уже начал пробиваться утренний свет. Сатико чувствовала тяжесть в голове, но ей по-прежнему не спалось. Скоро положение Таэко станет очевидным для всех, размышляла она. Необходимо срочно что-то предпринять, но что именно? Уговорить Таэко сделать аборт? Но, судя по всему, она никогда на это не согласится. И всё же можно было бы попытаться объяснить ей, что никто не намерен дольше терпеть её эгоизм, и заставить её пожертвовать ребёнком ради спасения чести семьи Макиока и счастья Юкико.
Впрочем, у Сатико не хватит твёрдости, чтобы толкнуть сестру на этот шаг. И дело не только в этом: ещё два или три года назад любой врач не раздумывая согласился бы сделать такую операцию, но в последнее время к абортам относятся строго, и даже с согласия Таэко осуществить это было бы нелегко. В таком случае остаётся только один выход — отослать Таэко в какое-нибудь отдалённое селение, запретив ей до родов видеться с отцом ребёнка. Макиока возьмут на себя всё расходы и будут осуществлять над ней жесточайший контроль. Тем временем необходимо форсировать сватовство Юкико и как можно скорее выдать её замуж.
Однако для того, чтобы это исполнить, Сатико придётся обо всём рассказать мужу — ей необходима его помощь. При мысли об этом у неё на сердце стало ещё тяжелее. Как бы горячо ни любил её Тэйноскэ, с каким бы доверием к ней ни относился, ей было стыдно посвящать его в очередную позорную тайну, связанную с её сестрой.
Не будучи, в отличие от Тацуо, главой семьи Макиока, Тэйноскэ тем не менее не только принимал деятельное участие в делах своячениц, но и заботился о них, как родной брат. Сатико понимала, что, в конечном счёте, муж делает это из любви, и была искренне ему благодарна, но в то же время чувствовала себя виноватой всякий раз, когда Таэко причиняла ему огорчения и вносила разлад в их мирную семейную жизнь. И вот теперь, вместо того чтобы порадовать мужа известием об успешных смотринах, она вынуждена заводить с ним неприятный разговор о Таэко. Конечно, Тэйноскэ, при его деликатности, не станет сыпать соль ей на раны, а, наоборот, постарается её утешить, но от сознания, что он сдерживает себя ради неё, на душе у Сатико будет ещё горше.