— Куда запропастился Сёма? — Женька нервно глянул на меня, в голосе слышалось явное намерение сойти со скользкой темы.
— Вызвался помочь свести музыку, — отозвался менеджер, — хоть кто-то здесь ещё пытается работать. Следующий пишется Богдан, кстати.
— Лучше дай ему травы, запоёт как соловей, — съязвила сестра.
Я проигнорировал её неудавшуюся колкую шутку, по-прежнему крутясь вокруг единственной мысли – о Сашке. Как же так вышло, что четыре года так сильно изменили нас, но при этом не смогли стереть этой безумной тяги? Я старательно взращивал неприязнь к ней, отгораживался высокими стенами от давящих воспоминаний, избегал любых упоминаний о ней. Но вчера, увидев её в паре метров от себя, а потом, прикоснувшись к её горячему и таком податливому телу, все обиды исчезли. Их смыла волна щемящей тоски и желания. Столько потерянного впустую времени без неё. Да, группа смогла взобраться на Олимп славы, смогла удержаться на его крутых склонах и даже завоевала европейские чарты.
Но, как ни странно, я не стал счастливее. Богаче – да. А чувство счастья было безвозвратно потеряно, его забрала с собой она, растоптала так же, как и все мои звонки и сообщения после. Теперь же она здесь, и я бы мог всё исправить. Вернуть на круги своя наши судьбы, сняв с её пальца это идиотское кольцо и вычеркнув из уравнения Рому.
— Богдан! — Кирилл стоял передо мной, щёлкая пальцами прямо перед носом, — я, вообще-то, к тебе обращаюсь. Когда ты покажешь новые тексты песен?
— Никогда, — я отмахнулся от его назойливой руки. — У меня нет на это времени, пусть поднатужится ваш штат авторов.
— Ты же говорил, что наработал материал.
— А теперь говорю, что нет, — я облокотился на подлокотник кресла и нагло усмехнулся. — Я сжёг их, как Гоголь второй том «Мёртвых душ».
— Сколько можно валять дурака? — сейчас Кирилл напоминал строго родителя, который отчитывал нашкодившего ребёнка.
— Я же написал несколько для этого альбома, — я вздохнул, со скукой обвёл взглядом комнату и остановил его на куда более интересный объект – белом фарфоре кружки.
Мало того, что чай в ней изначально не блистал своим вкусом, так теперь он ещё и безвозвратно остыл. В такой дорогой студии и нет нормального чая, лишь дорожная пыль, расфасованная по пакетикам. Этот-то невкусный, но наверняка не самый дешёвый, напиток и роскошная студия, о которой пару лет назад я и не смел мечтать, прекрасно описывала мою жизнь. Пафосно, с размахом и небывалым успехом, но пусто, одиноко и безвкусно…
А хотелось с первых глотков ощутить мягкий вкус жасмина и лёгкую терпкость чайных листьев. Чтобы рядом, на колченогой табуретке, сидела моя Лисичка и мило улыбалась. Щёчки покрывал лёгкий румянец всякий раз, когда она довольная водила кончиком пальцев по изгибам татуировок. Вот где скрывались истинные границы счастья. Там, в старом и богом позабытом доме-колодце, где у нас не было ничего. У меня не было орды фанатов, рекламных контрактов, положительных оценок критиков и хитовых песен. У неё не было собственного шоу, дурацкой книги, громкого имени в мире журналистики и кольца на пальце. И именно этот старый дом подарил нам простое, житейское счастье, когда комфортно было даже просто касаться друг друга коленками и молчать, сквозь тишину ловить влюблённые взгляды.
— Две песни из двенадцати – это несерьёзно, Богдан, — вскинулась Юля, поддерживая нашего общего друга и по совместительству папочку-менеджера.
— Но они же есть? Все двенадцать написаны и людям нравятся первые синглы. В чём проблема? Или тексты обязательно должен написать я? — психанул я. — Какая к чёрту разница, если потом лейбл потребует всё исправить? Я больше не могу и не хочу создавать пустой звук!
— Но «Бессердечный» не подвергся правке, — примирительно отметил Кирилл, чувствуя, что я закипаю.
— Я не был готов отдавать вам эту песню, — сжал кулаки, сдерживая приступ взрывной ярости, — но ты влез и просто забрал у меня текст… Довольствуйся тем, что есть.
— Я всего лишь прикрыл твою ленивую задницу перед Толмачёвым, ему не стоит знать о твоих пристрастиях. — Кирилл скрестил цветастые руки на груди. — Можно просто сказать спасибо.