— Пожалуйста, — бросил я, поднимаясь с дивана.
Ноги налились свинцом от длительного сидения, но я всё же двинулся к двери, не намереваясь слушать претензии ко мне по второму кругу.
— Куда ты намылился?
— Записываться, — хлопнул тонкой стеклянной дверью и пронёсся мимо удивлённых администраторов.
Когда я на полной скорости влетел в комнату звукозаписи, на меня устремились взгляды всех сотрудников, что дёргали, переключали и крутили многочисленные рычажки и кнопки на микшерном пульте.
— Ты чего, Белый? — Сёма уже закончил сводить линию ударных и преспокойно болтал с одним из звукарей.
— Работать пришёл, — я кивнул в сторону «аквариума», — я следующий?
Молодой парень с естественным хаосом из пепльных волос показал два больших пальца, поддерживая моё рвение поскорее расправиться с последней песней в альбоме. Он думал, что я трудоголик, а я просто хотел свинтить отсюда как можно скорее.
Я зашёл в тесное помещение, стены которого были обиты чёрным материалом с выпуклыми квадратами. До начала европейского тура я практически спал здесь, записывая песню за песней на износ. Осталась лишь последняя, самая болезненная.
Загорелась зелёная лампочка, из динамиков полились плавные ноты клавишных, которые изредка подхватывала тонкая скрипка. Такое балладное, длинное вступление должно было запутать фанатов, они бы ожидали трогательную песню о любви. Но тут резко, словно взрыв бомбы, грянули звонкие тарелки ударных и агрессивный отыгрыш кардана по бочке, перекрывая всю мягкость классических инструментов. Низкие звуки бас-гитары и я раскрыл рот, готовый извлечь первые строчки этой проклятой, украденной у меня Кириллом, песни:
«Я бессердечный, но это не вечно.
Время скользнуло по стенам старым,
Ты мелькнула в тени, безупречна.
Крутанула, внутри всё перевернула».
В горле неприятно першило, но я упорно продолжал извлекать звук за звуком, не получая абсолютно никакого кайфа от процесса. Все слова этой песни были насквозь пропитаны ядом злости и обиды, но я никогда не хотел, чтобы она вышла в свет. Мне просто важно было выплеснуть куда-то лишние эмоции, поделиться с клетчатым листом горестями сердца.
С каждой строчкой ноты становились всё выше, почти на разрыв, даже гитары играли на повышенном строе, завывая и разрывая:
«Сладкой муки внутри искру раздула
Но я не сдамся…
Приставлю к виску дуло…
(Бам, бам) И сердце не бьётся
Запомни – я бессердечен, твоя поганая любовь
Больше не лечит».
Горло вдруг сковало резкой болью, как только я попытался перейти от вокала к харшу. Я прочистил горло, пытаясь стряхнуть этот неприятный спазм. Но гортань сдавило, и я закашлялся. Присев на корточки, я старался прийти в себя, но кашель не прекращался. Я просто давился им, если пытался стерпеть хоть секунду.
— Эй, Бу, ты чего? — заботливые руки сестры обняли меня за плечи, в голосе явно слышалась паника.
Перед глазами выросла бутылка воды, и я жадно присосался к ней, в надежде хоть немного унять назойливое першение в горле. Выпив залпом почти пол-литра, я тяжело вздохнул и устало прикрыл глаза.
— Легче? — сестра поглаживала меня по плечам, обеспокоенно заглядывая в лицо. Мне до жути хотелось, чтобы она отвалила прямо сейчас, но абсолютно не было на это сил.
Открыв глаза, я увидел Женю и Сёму, с ошалевшим видом уставившихся на меня. И только Кирилл смотрел хмуро, сложив руки на груди.
— Богдан, я тебе когда говорил сходить в больницу? Ты понимаешь, что ты играешь с огнём? Голос потерять собрался?
— Ты же видишь, мне некогда ходить по лекарям, я, вообще-то, работаю, — попытался съязвить я, но вместо этого вышло лишь жалкое сипение.
— Продолжишь в том же духе, то негде и нечем будет работать, — менеджер явно был зол. — Я тебе ещё в прошлый раз сказал, что это серьёзно и может закончиться плачевно для всех вас.
— В смысле? — Юля ошарашенно посмотрела сначала на Кирилла, затем перевела взгляд на меня.
— Во всех смыслах! — рявкнул он.— Мне тебя за ручку тащить надо, как маленького? Ничего не перепутал? Я ваш менеджер, а не нянька.