Я оставила без внимания его комментарий и бросила быстрый взгляд на лист с вопросами перед собой. Придумывать от себя вообще не хотелось. Побыстрее отснять с ним интервью и попрощаться навсегда.
— Богдан, слава и известность свалилась на вас не так давно. Скажите, вы уже чувствуете её давление? Узнают ли вас на улице?
— Я бы не сказал, что мы так уж и известны. Вот вы слышали о нас до сегодняшнего дня?
Уголок его рта пополз вверх. Я в замешательстве уставилась на него, абсолютно забывая о том, что мы сейчас находимся под прицелом камер и десяток глаз.
— Конечно, слышала, — я почти физически чувствовала яд своей улыбки, — но разве моё мнение показатель в этом вопросе?
— Просто стало интересно, — пожал плечами он. — Узнают на улице, и автографы просят, и сфотографироваться. Кстати, не хотите сфотографироваться?
— Обязательно, — натужно рассмеялась я.
— Но если честно, — продолжил он, — это всё абсолютно бессмысленно и не нужно. Я люблю каждого из своих поклонников, но не думая променял бы их, чтобы получить ответы на вопросы.
— Какие же вопросы, если не секрет?
— Например, почему люди предают? — он прищурился и слегка подался вперёд. — Вам неинтересно было бы узнать ответ на такой вопрос, Александра?
— Мне больше интересно, что движет людьми, когда они говорят одно, а делают абсолютно противоположные вещи... Но это не важно, поговорим о вашей музыке.
Внутри меня всё кипело. Я понимала, что это явная провокация с его стороны, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось вскочить с кресла и бить его до тех пор, пока весь гнев, что скопился внутри меня, не выйдет наружу.
— Кстати, тоже очень интересный вопрос, — он провёл большим пальцем по губе, и я зачарованно проследила за этим жестом, почти ненавидя себя за это. — Мне кажется, в моём случае человек просто был не готов к тому, на что решился и испугался.
— А мне кажется, что человек изначально неверно расставил свои приоритеты и дал ложные надежды.
— И этот человек не заслуживает хотя бы разговора?
— Он заслуживает только того, чтобы его сунули в самый тёмный чулан воспоминаний и быть поскорее забытым.
— Но не забывается? — улыбнулся он. По телу прошла холодная волна, и я еле сдержалась, чтобы инстинктивно не обхватить себя руками.
— Кажется, мы немного отошли от темы, — я постаралась вернуть разговор в безопасное русло.
Сжав дрожащие пальцы в кулаки, я выбрала из списка самый нейтральный вопрос.
— Расскажите, что для вас было сложным в вашей карьере?
— Сложным? — он задумчиво потёр подбородок. — Очень сложно было собраться после того, когда меня покинула моя муза, нагло упорхнув в неизвестном направлении.
— Может быть, вы чем-то обидели свою музу, раз она так поступила?
— Делал всё, чтобы в будущем она ни в чём не нуждалась? — он посмотрел мне в глаза, но складывалось впечатление, что он смотрит куда-то глубже, чем в радужку моих глаз.
Я уже была готова кричать на всю студию от его слов. Ведь он сам виноват в том, что произошло тогда! Почему он этого не понимает? Мне так хотелось спросить его, чем же тусовки и алкоголь помогали ему обеспечить наше будущее. Мне много чего хотелось спросить у него, но я проглотила все свои вопросы, морщась от их противной горечи.
— Видимо, делали не всё, сложно усидеть на двух стульях одновременно, — с деланной весёлостью откликнулась я, внутри понимая, что это интервью точно не выйдет на экраны, только через мой труп, — Ваша последняя песня “Бастарды”, какой смысл был заложен? После выхода именно этого сингла вас пытались обвинить в крайне радикальных политических взглядах.
— Меня абсолютно не волнует мнение недалёких людей, которые не в состоянии заглянуть в подоплёку текста. Мы расставили подсказки повсюду, даже музыка кричала о сути, но они остались не понятыми.
Он склонился в мою сторону и его ярко-алый, цвета тёплой крови, бомбер натянулся на бицепсе. Его руки упёрлись в колени и он с озорным (на самом деле дьявольски хитрым) блеском в глазах продолжил: