— Почти полгода, — я устало взглянул на мужчину, который выуживал из меня информацию по крупицам.
— И вы выступали каждый день без перерывов?
— Нет, было шесть перерывов по два дня каждый, и недельный перерыв перед европейской частью тура, — резко включился Кирилл, словно на сетчатке его глаза был отпечатан бешеный график, по которому совсем недавно жила группа.
— В остальном он, — доктор указал ручкой на меня, раскинувшегося в мягком кожаном кресле напротив, — пел каждый день?
— Конечно, — я кивнул, подавляя в себе желание съязвить, — а между концертами давал интервью или светился на радио.
— Так и запишем: перенапряжение связок, — буркнул доктор под нос, ручка снова скрипнула по гладкой поверхности бумаги, — с применением экстремальных техник. Зачем же вы, молодой человек, так орете?
— В смысле – орете? — я удивлённо вздернул бровь. — У меня так поставлен голос, если что.
Мужчина покачал головой, с видом знатока снова утыкаясь в свою писанину.
— Тогда может, вы уже скажете, что со мной? — я придвинулся к столу, заглядывая в собственную карту, но столкнулся с волной неразборчивого почерка.
— Всему своё время. Вы принимаете какие-либо лекарства? Страдаете эпилепсией? Травмы гортани были?
На град его вопросов я лишь отрицательно качнул головой, продолжая попытку разгадать все эти врачебные письмена, да ещё и вверх тормашками.
Наконец, этот чудо-целитель оторвал задницу от своего кресла, вымыл руки в раковине, натянул перчатки и подошел ко мне.
— Откройте рот.
Я делал все, что он просил. Открывал рот, кашлял, сглатывал, тянул «а». Он тщательно ощупал мою шею, и озабоченно покачал головой.
— Я думаю, что у вас узелковый ларингит. Это когда связки плохо смыкаются из-за разросшейся ткани. Но учитывая ваш образ жизни – это вполне может быть и рак гортани.
— Что это значит? — Кирилл заметно напрягся.
— Значит, что нужно беречь свои связки, они у вас одни, так можно довести себя и до полной потери голоса, — он подошел к столу, сгребая мою карту в кучу. — Запишу вас на ларингоскопию. А может, и сейчас проведём. Посидите здесь.
Окинув меня снисходительным взглядом, мужчина прошёл мимо. Скромный шелест белого накрахмаленного халата наполнил тишину, а затем затих вместе с покинувшим кабинет врачом.
— Ты уверен, что он сейчас не побежал сплетничать? — обратился я к напряжённому Кириллу, вытягивая телефон из кармана тесных штанов.
— Уверен, что это хорошая клиника, а он первоклассный специалист.
— Что-то не похоже.
Пальцем лениво водил по экрану, листая и перематывая скучные посты в инстаграме, все как на подбор радостные и весёлые, аж скулы сводило от этой наигранности. Чьи-то кумиры, источники вдохновения, глядя на жизнь которых другим хотелось меняться и стремится к лучшему. Поклонники возводили их в ранг идолов, наделяли несуществующими качествами, теми, которые как печать цеплялись благодаря работе пиар-машины. Но всем были известны только продуманные образы, а на обратной стороне фотографий таились горести и слабости недосягаемых небожителей. Их настоящие лица утопали в тонне ретуши и тени идеальных репутаций, под которой открытой раной гноились страшные секреты и зависимости.
Я и сам накладывал разноцветные фильтры на собственную печаль. На публике был героем-любовником, обаятельным лицом группы. Но на самом деле былого энтузиазма во мне осталось не больше чем в чайной ложке. Прежнего удовольствия от работы я уже давно не получал. Я хотел лишь забыться, потеряться в густом тумане забвения. Хотел утонуть в этой пагубной привычке, лишь бы мою голову не прожигали мысли о Сашке из прошлого, и той странной незнакомке, которой она стала спустя столько лет.
Совсем скоро она станет женой этого напыщенного придурка, а я навсегда потеряю свою Лисичку.
Кирилл наигранно громко кашлянул, привлекая внимание к своей персоне. Я не отрывал взгляд от мелькания фото перед глазами, хотя макушкой чувствовал его тяжелый взгляд.
— Говори уже.
— Ты вообще слышал, что сказал доктор?