— Да, они готовы, — кивнул Кирилл, натягивая маску сухого профессионала. — Не забудьте, на сцене должна быть бутилированная вода и полотенца, и никаких журналистов за кулисами.
Мужчина лишь глуповато улыбнулся, припоминая длинный список в нашем райдере[2], и тут же скрылся из виду за приоткрытой дверью. Видимо, помчался гнать взашей посторонних фотографов.
— Я к звукарям, — Кирилл встал с подлокотника, зажимая подмышкой ноутбук, — а ты сиди здесь и никуда не уходи, — он ткнул пальцем в мою сторону.
Моя рука взметнулась в неприличном жесте, провожая спину любимого менеджера со всеми полагающимися почестями. Если в мире и существует особый вид аллергии, то я нашёл свою. Её источник своей опекой и нравоучениями уже был поперёк горла.
Его стараниям всю прошедшую неделю я провёл в квартире, запертый в четырёх стенах. В то время, как я умирал и разлагался от покидающих каждую клеточку тела токсинов, Кирилл, как ни в чём не бывало, хозяйничал на моей кухне, моей территории. Тогда-то ко мне впервые явилась призрачная копия Саши. Она гладила мой лоб, покрытый испариной, прозрачными и холодными руками. Печальная и молчаливая, сидела рядом со мной на кровати, смотрела пронзительно и нежно, сковывая по рукам и ногам. Только ради этой неясной, невыносимой галлюцинации я готов был пройти все круги ада. Ломать привычку, лишь бы она дарила мне надежду.
Но как только в голове немного прояснилось, Сашка исчезла, улыбнувшись напоследок. А вместе с ней рухнула и вся иллюзия того, что всё может измениться. Слишком многое между нами было безвозвратно испорчено. Как только это понимание пришло в мою раскалывающуюся голову, захотелось тут же упиться в синь, чтобы вернуть в свою жизнь хотя бы ненастоящую Сашу. Ведь руки всё ещё помнили нежную гладкость её кожи, а внутри эхом отдавались её стоны. Она погружала меня в пучину опасной безнадёжности.
— Эй, чувак, — на плечо приземлилась здоровая рука Жени, возвращая в этот серый мир. — Земля вызывает Богдана. Нам на сцену через десять минут, на вот, промочи горло.
Рассеянно кивнул, принимая прозрачную бутылку. Как только тёплый пластик коснулся ладони, я поморщился. Ещё бы кипяток мне предложили или расплавленного железа. Скосился на Семёна, который небольшими глотками цедил холодное пиво, а мне приходилось довольствоваться простой водой, даже не газированной. Ударник поймал мой взгляд и приподнял жестянку в воздух:
— Оно невкусное, тебе не понравится.
Юлька хихикнула, наслаждаясь персональным сухим законом, ниспосланным на меня свыше. И когда я говорю свыше, имею в виду Кирилла, который запретил пить лишь мне одному. А ребята тем временем наслаждались жизнью, снимали стресс перед концертом.
— Я бы поспорил, — ухмыльнулся, скрывая свою кислую мину.
— В другой раз поспоришь, — перестав давиться смешками, сестра разом посерьёзнела. — Как ты себя чувствуешь? Петь сможешь?
— Нормально, — отмахнулся я.
— А выглядишь хреново, — вставил Женька, возвращаясь на диван, поближе к объекту своего обожания. — Бледный какой-то.
— Странно, что ты только сейчас это заметил, друг, — намеренно выделил последнее слово и сжал губы.
— Не только сейчас, — обиженно протянул Женя. — Белый, мы переживаем за тебя. Давай поговорим.
— О чём же?
— Почему ты упорно отказываешься от лечения, например? Кирилл сказал, что ты не пошёл на консультацию к врачу, зато он нашёл тебя дома с косяком в руке.
— Нашёл и привёл в больницу за ручку, — буркнул я.
— Да, но где ты был?
— Ты же сам только что сказал – дома.
— А до этого? — дожимал меня Женька, прикладывая невероятное, почти муравьиное упорство.
— Искал Сашу.
Оброненный ответ повис над нами чугунным шаром, придавливая к мягкому дивану и креслу. Три пары глаз уставились на меня. Женька озабочено. Юлька взволнованно, а Семён не мог скрыть своего удивления.
— Погоди, ты всё ещё любишь её? — встрепенулся Семён, откладывая палочки в сторону.
— Всегда любил, — резко ответил я, раздражаясь от копаний в моей душе.