– Дело не в моих ожиданиях. – Мой шёпот едва слышен, но я знаю, что Дин меня поймёт. – Я боюсь. Но совсем не тебя. Глупо в этом признаваться, но... – улыбка, появившаяся на моих губах, выходит нервной и кривоватой. – Боюсь, что я вообще ничего не знаю о людях... ну... вроде тебя. Мне кажется, это какая-то другая галактика. В которой нет места обычным девушкам, таким, как я. Ну, ты понимаешь?
Замолкаю, пока не наговорила новых глупостей, но руку Дина не отпускаю. Мне просто важно, чтобы меня поняли, какую бы ерунду я ни говорила здесь и сейчас.
Мне просто очень нужно, чтобы он понял.
Глава 9.1
Дин
– Думаешь, я сильно отличаюсь от других людей? – спрашиваю Аду, проводя пальцами по ее щеке. – Те же руки, ноги и хвост, – говорю с ухмылкой, замечая удивление в ее глазах. – Ну, про хвост я немного преувеличиваю. – Поправляю себя, радуясь ее улыбке. – Или я способен любить как-то иначе? Нет, я такой же, как все. Просто из тех, кто не боится высказывать свою индивидуальность, – добавляю, придвигаясь к ней ближе. – И ты не права, ты меня знаешь... и не так, как другие, кто первым делом оценивал по внешнего виду. И ты не простая девушка, Ада. Ты потрясающая. И лучшее, что со мной могло произойти на этом острове.
Снова провожу ладонью по ее щеке, разглядываю лицо, пытаясь запомнить каждую черточку. Если она уйдет, я дорисую в своей памяти все сам. Ее алые губы так и манят, когда я все еще помню их на вкус. Помню, как они умеют шептать или какие способны дарить ласки. Хочу украсть ее поцелуй, как самый последний вор. Хочу ее всю, на этом пляже, а потом дома, в своей квартире. Узнать бы ее лучше, да насмотреться. Как вообще можно себе позволить так глупо влюбиться? Провожу пальцем по алым губам и уже не спрашиваю разрешения. Я накрываю ее рот своим в жадной ласке, как нежный хищник. И только ей решать, будет ли этот поцелуй последним или первым из сотни.
Ада
"Только на острове?" – хочется эхом возмутиться, но я, впервые за последнее время, благоразумно молчу. Я словно человек, привыкший к обману, который только-только начал верить и ещё опасается надеяться на то, что теперь в его жизни есть ещё и правда. Только Дин мне не врал. Врала я. Сама себе. Что мне нужно время – в первую очередь. Этот самообман и есть самая опасная иллюзия. Что изменится, если вытребовать себе время? Мы покинем этот остров, порознь, и, скорее всего, потеряем что-то до боли важное и необходимое. Захотим ли встретиться потом, в другом мире, полном безумной спешки, каких-то ненужных дел, которые не приносят ничего, кроме усталости и желания спрятаться? Захотим ли вообще увидеть друг друга?
Самая крепкая связь, пусть даже ей всего три дня отроду, способна разорваться и исчезнуть, если только двое упрямо врут себе, что вполне могут существовать и поодиночке.
Я не отвечаю Дину на его слова о том, что он такой же, как и другие люди. Мне нечего ему сказать. У всех слов мира нет ни единой возможности вместить в себя всё то, что я хочу, чтобы Дин понял. Он отличается от остальных настолько сильно, что мне даже становится страшно. Для меня он совсем другой. Только мой. Сегодня, завтра и столько времени, сколько он сам будет готов быть рядом.
Чувствовать прикосновение губ Дина к своим – ещё одно испытание. Если я думала, что те мириады самых контрастных чувств – это всё, на что я способна, я ошибалась. Он целует жадно, но в то же время нежно, а я хочу, чтобы в моём ответном поцелуе Дин прочёл ответ на его вопрос: думаю ли я, что он другой. Я не думаю, я знаю. И когда обнимаю его за шею, когда прижимаюсь к нему так крепко, как это только возможно, когда чуть прикусываю губы в ответ на болезненно-сладкую ласку, шепчу:
– Ты не похож ни на кого. И ты только мой...