- Мы можем предполагать, герр Квиллер, что это вопрос нескольких дней.
Я подошел к Брауну и спросил:
- С какой целью вы достали эту папку и что заставило вас решиться показать ее мне?
Все еще не поднимая рук и смотря мне прямо в глаза, Браун ответил:
- Я друг Инги, и она знает, что я борюсь с "Фениксом". Она рассказала мне о вас. Я хотел сделать что-нибудь конкретное, и после многих лет пассивного сопротивления нацистам такая возможность представилась. Сам я ничего с этой папкой сделать не смогу, а вы можете, и поэтому я принес ее вам.
Инга насторожилась и что-то прошептала. Браун взглянул сначала на нее, потом подбежал к двери и, наклонившись, прислушался.
Шестьдесят секунд могут тянуться очень долго, а молчание продолжалось больше; Браун все еще стоял у двери, прислушиваясь. Инга была рядом со мной, но я на нее не смотрел, а пытался разобраться в том, что же тут происходит.
Перед людьми моей профессии иногда встает исключительно сильный соблазн рискнуть и все поставить на карту. Именно в таком состоянии я сейчас находился. Однако мы никогда не рискуем вслепую. Перед тем, как принять решение и пойти на риск, тем более значительный, мы должны быть хоть в чем-то уверены или твердо что-то знать. Сейчас же дело обстояло так.
Я теперь знал, почему за "Брюннен-баром" не велось наблюдения в тот вечер, когда Октобер был у Инги. Теперь я знал, почему был убит Солли. Я понял, почему Инга была сегодня в красном. Я понял также, почему так легко и просто мне дали ознакомиться с документами о подготовке операции "Трамплин".
И все же человек иногда в результате недостаточного обдумывания делает выводы, которые ему кажутся бесспорными. Бывает и так, что факты, имеющиеся в нашем распоряжении, настолько идеально подходят друг к другу, что мы отбрасываем некоторые детали, считая, что они нарушают общую картину или вообще являются лишними. Вот поэтому так трудно сделать решительную ставку, и ясно, что такой риск должен быть тщательно рассчитан.
Браун выпрямился и от двери подошел к нам.
- Я очень легко пугаюсь, - шепотом сообщил он, - но ничего не могу с собой поделать. Я мог бы действовать более эффективно, если бы так не боялся.
- Ничего, у вас и сейчас получается неплохо, - ответил я, показывая взглядом на папку.
Это, видимо, ободрило его, и он спросил:
- Вы передадите это своим?
- Да, как только получу подтверждение. Начальство требует, чтобы мы проверяли информацию сразу после получения ее от первичного источника. Содержание этой информации таково, что времени у нас в обрез.
- Да, но как же вы получите такое подтверждение?
- Отправлюсь в центр "Феникса". Теперь мне известно, что он находится в доме у Грюневальдского моста. Уголком глаза я заметил, как вздрогнула Инга.
19. ЛЖЕСВЯТЫНЯ
- Но вы же не уйдете оттуда живым! - воскликнул Браун. Инга снова вздрогнула. Я взял папку, но Браун поднял руку.
- Прошу вас, не ходите. Если вы все же решите пойти, умоляю - не берите с собой папку.
- Не беспокойтесь, я не скажу, откуда она у меня.
- Герр Квиллер, вы не понимаете... Руководители "Феникса" начнут выяснять, кто похитил папку, и обнаружат, что она побывала в руках у меня и Инги. Прошу вас, - повторил он, волнуясь.
- Ну, хорошо, - ответил я и бросил папку на столик. - Вы сможете показать ее мне после моего возвращения?
- Вы не вернетесь, - вздохнул Браун и умоляюще взглянул на Ингу.
Она повернулась и вышла из комнаты, но тут же возвратилась уже в пальто полувоенного покроя, в котором она могла сойти за кого угодно - за мужчину, несмотря на шапку волос яркого цвета, за женщину или за языческую Жанну д Арк.
- Мы идем вместе, - заявила она.
- Но, Инга... - беспомощно пролепетал Браун и зажмурился.
Он не двинулся с места, когда мы вышли из квартиры. Кто-то в лифте уже закрывал дверцу кабины, но, увидев нас, задержался, чтобы мы могли спуститься вместе. В отделанном мрамором безлюдном вестибюле мы пропустили его вперед в качестве ответной любезности; от стен гулко отражались звуки наших шагов.
Мы пошли по мостовой, но вскоре услыхали за собой чьи-то торопливые шаги и оглянулись. Нас догонял Браун.
- Герр Квиллер - начал он, но, видя, что мы не обращаем на него внимания, замолчал, успев лишь сказать еще: - Инга...
Мы подозвали такси, он уселся в машину вместе с нами. Вечер был прохладный и ясный, и я хорошо видел улицы, по которым мы проезжали. Люди занимались своими делами, ярко горели огни, словно они никогда не гасли и никогда в будущем не погаснут, однако недалеко отсюда, у разделявшей город стены, в развалинах, на ничейной земле, я часто видел кроликов, сновавших среди колючей проволоки в тени железобетонных дотов. Интересно, что и в Лондоне между Пикадилли и Лейстер-сквер тоже есть такой же тихий уголок, где спокойно резвятся кролики, не боясь человека.
- Грюневальдбрюк, - сказал я таксисту.
Кеннет Линдсей Джоунс тоже был близок к цели, и ему "удалось узнать кое-что о местонахождении их штаб-квартиры". У него сложилось "исключительно сложное положение", и он предупредил Центр, что, возможно, не сможет отправлять донесения и даже слушать передачу "Биржевого бюллетеня". Джоунс попытался проверить полученную им информацию, и нацисты, опасаясь, что он все же проникнет в их штаб-квартиру, застрелили его и сбросили в Грюневальд, находящийся к ним ближе всего. И меня они сбросили в то же озеро.
Сейчас мы ехали к дому у моста с одиноким платаном рядом; я видел этот платан из окна, когда был привязан к обитому парчой креслу.
Слева от нас оказалась полоска воды; я принялся считать улицы с другой стороны, начиная от Вердерштрассе, которую запомнил. Браун зашевелился, нагнулся к таксисту и велел ему остановиться.
- Дальше я не поеду, - заявил он. - Мне все время будет казаться, что вы проговоритесь и выдадите меня, и в ожидании этого я умру от страха. Ради бога, не проговоритесь... - Он выбрался из такси.
Единственная видная сейчас звезда и мост, соединявший берега горловины озера, остались слева от нас: дом, стоявший на другой стороне, был погружен в темноту. Около платана светил уличный фонарь.
- Отсюда мы можем дойти пешком, - предложил я Инге.
Инга сидела выпрямившись, и ее лицо в темноте казалось безжизненным. Я вышел из машины, расплатился с водителем и подождал Ингу. Выходя, она чуть не упала, словно ее не держали ноги. Я понимал ее самочувствие.
Инга, видимо, хотела что-то сказать, но передумала: мы были не одни. Такси умчалось, но недалеко от нас двигались какие-то тени. Вечер был такой тихий, что мы могли слышать самый слабый шепот. Звуки становились еще более отчетливыми, если мы останавливались. Мы вместе вошли в ворота, затем в дом; из тени от винтовой лестницы, освещенной лампочкой над дверями, показался человек, позади нас - другой; все мы молча поднялись по ступенькам.
Раздался стук закрывшихся дверей, у меня мелькнула мысль, что карты сданы, игра началась, я сделал свою ставку и должен нести ответственность за последствия.
Казалось, что никто не знает, что с нами делать; в комнате было три двери, у каждой стоял человек в темном костюме, но ни один из них на нас не смотрел. На этот раз в огромном, скудно, как в монастыре, обставленном холле украшений в стиле барокко не было.
- Покажи мне свое святилище, - сказал я Инге, полагая, что это заставит ее взять себя в руки.
Зрачки больших глаз Инги от света расширялись и сжимались. Она отступила от меня на шаг.
- Ты все еще надеешься выбраться отсюда живым? - спросила она.
- Да.
Инга промолчала. Она хотела что-то сказать, но откуда-то издалека послышались шаги. Судя по приближавшимся к нам звукам, в ногу шли двое, так и не научившиеся ходить иначе.
- Следуйте за нами, - распорядился один из пришедших.
Пятнадцать ступенек лестницы, мезонин, еще десять ступенек... Сведения механически регистрировались в памяти вместе с другой информацией: от платана до ворот - шесть шагов; ворота высотой футов шесть, закрываются засовами на подшипниках; от ворот до большой винтовой лестницы - двадцать семь шагов; кустарник может быть хорошим прикрытием; на фасаде дома - два балкона; от двойных дверей до другой лестницы - девятнадцать шагов и так далее...