— Она ударила её, — словно не замечая прошлой реплики друга, говорит Альбус — она применила к ней боевое заклинание. И теперь у неё рассечено левое запястье.
«Она ещё и Непреложный обет может применить» — хочется сказать Малфою, но он вовремя прикусывает язык — Альбус знать об этом не должен — и лишь сочувственно поджимает губы, принимаясь снова что-то записывать. Старается бросить незаметный взгляд в сторону, явно скучающей Аделаиды. И правда, левое запястье забинтовано, и этого не скрывают даже длинные рукава легкой белой рубашки
— Чёрт, если твоя кукла ещё хоть раз к ней подойдёт, я убью её. Клянусь, я применю непростительное и меня посадят в Азкабан, но я убью её.
Скорпиус видит, как друг сжимает руки в кулаки, слышит его злобный шепот, больше похожий на шипение, но ничем помочь ему не может. Осталось всего три месяца, и это не дает ему покоя. Теперь каждую ночь, всё чаще и чаще, в сознании всплывают условия заключения Непреложного обета, и Малфоя бросает в дрожь. Он должен бросить её, бросить свою Розу, разбить ей сердце и жениться на Веронике. Но, чёрт возьми, это выше его сил! Иногда Скорпиусу и правда кажется, что намного лучше нарушить условие и умереть, чем остаться в живых и знать, что его Роза уже не его.
Он однажды спросил у Альбуса: «Что бы ты делал, если бы я вдруг умер?». Ответ его нереально обнадежил: «Воскресил бы тебя, а потом снова убил. Но сделал это сразу после твоего отца». А что отец? Какие надежды он возлагает на брак с Вероникой! Можно сказать, что он сам готов рисовать пригласительные билеты от руки, лишь бы эта свадьба продолжила чистокровный род Малфоев. С другой стороны, Скорпиус отца понимает, ведь прекрасно знает, сколько пришлось ему пережить. А потеря мамы? Это было одно из самых сильных испытаний на долю отца. После войны, само собой.
— Прекрати ты так за неё заступаться, — снова начинает шептать Скорпиус, наклоняясь к самому уху друга, — Аделаида сильная, сильнее нас вместе взятых, она знает, что делает.
— А я — нет, и я чертовски волнуюсь за неё! — Альбус откладывает перо и устало трёт переносицу. Профессор Трелони что-то воодушевлённо щебечет про «мир грёз, в который вы попадёте, если отпустите своё сознание в полёт». Поттер думает, что на следующий год точно откажется от этого бессмысленного предмета.
Его лучший друг влюблен, как мальчишка, это Малфою на пальцах объяснять не надо, и Скорпиус прекрасно понимает, что, афишируй они с Розой свои отношения, он сам выглядел бы со стороны точно так же. Но они оба, и Скорпиус, и Роза, прекрасно понимают, что тогда появится ещё больше проблем, очень щедро приправленные сплетнями и слухами, а сам Малфой про себя добавляет, что тогда ему придется не только Розу от Вероники защищать, но и самому от многочисленных Уизли-Поттеров обороняться.
— Хорошо, хорошо, это усвоили! Но почему бы тебе просто меньше концентрироваться на Веронике, и больше — на своей девушке? У нас сегодня одна из последних тренировок перед матчем, так, почему бы Аделаиде не посмотреть?
В этот момент лицо Альбуса слегка вытягивается, а перо, которое он снова схватил, замирает в нескольких сантиметрах от пергамента, чернила капают, образуя большое темное пятно.
— Ты забыл о тренировке, да? — на лице Малфоя снова появляется улыбка, но уже более искренняя, настоящая, привычная. Альбус лишь рассеяно кивает головой — зато я тебе напомнил.
Скорпиус издает смешок и снова наклоняется над своим пергаментом, принимаясь снова что-то писать, а профессор Трелони всё никак не умолкает, говоря о небывалых мирах.
***
Доминик сидит в опустевшей гостиной, пока Виктуар хлопочет на кухне, готовит чай, достаёт из плиты слегка подгоревший пирог, пытается стать идеальной женой и прекрасной хозяйкой. Хотя, что за глупости? Для Тедди она всегда была, есть и будет идеальной. Даже несмотря на то, что для своих двадцати двух лет только-только начинает понимать, для чего какие сковородки нужны. Доминик усмехается, вспомнив слова, которые однажды ей сказал Тед: «Для каждого в мире есть свой человек, и ты обязательно его найдешь». В этот момент ей становится и смешно, и обидно. Она только что словно собственное сердце вынула и, вывернув наизнанку, поставила на место. До сих пор ли она любила Теда? Доминик кажется, что да. Доминик хочется верить, что да. Но почему тогда, закрывая глаза, она видит не до боли знакомые смешинки в глазах мужа старшей сестры, а ледяную сосредоточенность, такую не свойственную Тедди, но такую обыденную для её нового знакомого, Лоркана Скамандера? Который, сам того не замечая, железно поселился в сердце и не хочет оттуда уходить.
Виктуар входит в комнату и ставит на стол две чашки горячего зеленого чая и два кусочка вишневого домашнего пирога. Доминик слегка вздрагивает и, слегка трясущимися руками, берет в руки чашку и подносит её к губам. В комнате стоит давящая тишина, которая буквально разрывает забитую всякой ерундой голову бедной, запутавшейся в себе девушки. Доминик хочется прямо сейчас бросить всё, зарыться пальцами в темные волосы и разреветься. Потому что невозможно передать словами, как она устала, как сильно образы Тедди и Лоркана в голове смешиваются, перемешиваются, сравниваются, но сама девушка выбрать кого-то одного не может, разделить их, расставить всё по своим местам. Она запуталась.
— Всё хорошо, douce (милая)? — Виктуар слегка дотрагивается до её запястья, а Доминик про себя отмечает, что у старшей сестры больше нет дорогого маникюра и длинных накладных ногтей.
— Да, конечно, Викки, просто… Я, кажется, снова запуталась…
— Единственное, в чём ты не путалась, это История Магии — миссис Люпин попыталась пошутить, но увидев нерешительность сестры, прикусила нижнюю губу и решила замолчать. В комнате снова повисло молчание, которое прерывалось лишь нервной барабанной дробью, которую Уизли выстукивала ногтями по фарфору чашки.
— Дело в парне, да? — Виктуар снова приняла попытку завязать разговор. Доминик посмотрела в глаза сестры, и увидела в них такие ужа давно забытые искорки; словно они снова стали теми маленькими девочками, которые каждые выходные прятались в большой мамин шкаф, и рассказывали друг другу всякие секреты, после каждого второго предложения волнующим шепотом добавляя: «никому-никому».
— Да… нет… возможно… Дело в том, что я познакомилась с одним молодым человеком… и знаешь… так как он, на меня никто никогда не смотрел! Он словно каждое моё слово на лету ловит и за каждым движением наблюдает, как зачарованный. И… он где-то взял мой номер телефона и стал мне писать. И пару дней назад попросил снова встретиться. Представляешь, он говорит, что никогда не встречал такого интересного собеседника. Но разве я, правда, такая интересная, Викки? Может… Может, это всё Лу? Попросил своего друга занять меня, чтобы… чтобы отвести мысли от Тедди, а я тут с ума схожу? — Доминик наконец поставила чашку на стол и зарылась пальцами в волосы, — Я запуталась, Викки! Я абсолютно не знаю, как мне поступить и что предпринять, словно мне не девятнадцать, а девять! Я последний раз волновалась так только, наверное, во время распределения в Хогвартсе.
Виктуар сидела напротив с идеально прямой спиной и серьёзным лицом, вслушиваясь в каждое слово. Не каждый день можно услышать такие откровения от младшей сестры, особенно с учетом того, как они отдалились друг от друга за последние годы.
— Милая… Доми, — миссис Люпин так разнервничалась, что пролепетала несколько слов на французском. Виктуар, вообще, очень любила французский язык, в отличие от Луи и самой Доминик. С удовольствием слушала мамины песни на французском, и с энтузиазмом хваталась за словари и изучала этот язык. Доминик же этот язык давался с трудом, как бы она не старалась его выучить.
— Только не надо меня жалеть, прошу! — брюнетка вскидывает руки вверх, а потом снова проводит ладонями по волосам. Виктуар чувствует себя немного неловко от того, что ничем не может помочь сестре.
— Я и не собиралась. Просто хотела сказать, что… ты не должна совершать поступки, в которых сомневаешься. Но, если ты думаешь, что есть шанс на счастье с этим человеком, даже самый маленький, не думай упускать своё счастье.