— Понятно.
— Обернись, посмотри мне в глаза, сними очки.
Женщина отрицательно помахала головой, не оборачиваясь.
— Не хочу попасть на камеры, жвачкой так старательно перемазалась, зря, что ли… Придется поверить мне на слово — ничего не принимала, это только маскировка. Чтобы идти нестойкой походкой и хромота не была видна.
— Умница.
На эскалаторе скопилось много народу, нельзя было разговаривать, неопрятный мужчина развернулся спиной и, поскольку на ногах стоял еле-еле, навалился на спину неопрятной женщины. Так ехали они среди толпы, спина к спине, целую прекрасную минуту.
Сошли с эскалатора. Неопрятный мужчина по прежнему шел за шатающейся, неопрятной женщиной с чемоданом. Женщина по прежнему не оборачивалась.
— Ты любишь меня больше, чем его, — вдруг совершенно неуместно сказал неопрятный мужчина перед выходом.
— Гораздо больше, — ответила неопрятная женщина и вышла из метро. Неопрятного мужчины за ней больше не было. Он остался в метро, докладывал по телефону, что вот вам Леденец, принимайте, дело сделано.
Идти и шататься было очень неудобно, того и гляди, по настоящему упадешь. А нельзя падать и совершать других резких движений. Старалась не смотреть по сторонам и вверх, не выискивать, откуда в нее целится снайпер.
Пирожочек неважно выглядит, даже в маскировке видно, испереживался весь. А ведь, правда, сначала подумала, что то нападение — его рук дело, что он совсем не изменился, что он такой, как раньше — дело должно быть сделано любой ценой. А ей просто можно не говорить всех обстоятельств — “не могу сказать”.
Но потом он спросил, где она взяла гранату. Хотя сам ей дал в рюкзаке, как раз для таких целей — уничтожить чемодан и ни при каких обстоятельствах не попасть в плен врагу, для нее это куда хуже, чем умереть. Даже если обменяют потом — она не сможет долго быть запертой, без пирожочка, без своих таблеток, без регулярного лечения… И по вопросу поняла, что командир не владеет ситуацией и дал ей команду бежать и спрятаться. Ведь были свидетели, нужно безупречно все разыграть — они не смогут еще раз потерять все и годами прятаться, не те уже силы… Нужно все подчистить и подготовить себе гарантии безопасности на старость.
И очки не снимала не только из-за камер. Не хотела, что Пирожочек глаза ее видел, расстраивался из-за ее зависимости. Но ей было так страшно одной. Пришлось уйти на самое дно, глубокое дно… И там была тьма. Не могла выйти, хоть и сделала все, что нужно, ни на какие запросы командира не отвечала, было стыдно, что сорвалась — клялась же, что не будет ничего принимать. Боялась возвращаться, было стыдно. Не хотела возвращаться, знала, что придется вот так идти под прицелом и некоторое время все равно быть взаперти.
Безумный Пирожочек был очень страшен, когда держал волосы Эльвиры в руках. И когда говорил, что нельзя убегать, она отвечает за мальчика, может ему навредить… Он был так убедителен, ее Пирожочек. Пришлось выйти на свет.
Почему на какие-то старые сплетни такие высокие ставки? Почему из-за того, кто с кем переспал, или сказал что-то, или написал двадцать лет назад, сейчас убивают людей? Никак не может привыкнуть к тому, что в деле, которым она занимается, это вполне соизмеримые вещи. Так отвратительно в этом участвовать… Нужно отвечать только за свой участок работы, как учит командир, а ей тяжело.
И ее жизнь, тем более, ничего не стоит, и поэтому за ней от метро внимательно следит снайпер, чтобы она вдруг не успела достать гранату и уничтожить ценный чемодан…
Подошла к нужной двери, позвонила в звонок. Открыли сразу.
— Добрый день, — сказала вежливо, — Извините за беспокойство.
Глава третья
Максу казалось, что они с Милли, как в каком-то кино, попали на необитаемый остров. Их прежняя жизнь, тот страшный вечер в клубе, странная гонка на машине со странными людьми остались далеко позади. Ритм жизни невероятно замедлился, жизнь никогда еще не была такой медленной, никто из них не жил такой жизнью раньше…
В начальной школе Макс как-то гостил у тетки, в подобном домике, в маленьком городке, как этот. Но с тех пор его жизнь была совсем другой — жил в маленьких, тесных квартирках, просыпался от городских звуков за окном: шума двигателей, воя сирен… Досуг проводил в клубах, приползал домой едва живой, чтобы сразу вырубиться, а утром все начиналось сначала — вой сирены будил его… Книжек он читал немного, да и те были не очень ученые, на компьютере в игры играл мало — скучно ему, он и на работе своей странной достаточно наигрывался… Друзей у него не было — старая компания перестала ему подходить, а никому поприличней не подходил он, да и постоянной девушки не было по той же причине — отличался необычной разборчивостью, развлечений за всю время его работы было более, чем достаточно…
Милли помнила свое раннее детство сущим адом — детство состояло из больниц, врачей, операций и прочих неприятных медицинских процедур. У нее не было друзей — инвалиду сложно обеспечить нормальную социализацию, только ее брат с ней дружил. Когда Милли, к школьному возрасту, пришла в относительную норму по здоровью, начался ее тяжелый труд на музыкальной ниве — постоянные репетиции, постоянные тренировки, записи, съемки… Она так привыкла к этому, что даже не знала, как это — отдыхать. Конечно, родители возили ее на море, но там, в номере отеля снова работали — обсуждали идеи, репетировали, снимали эскизы… Даже на пляже, даже в воде. Из-за этой гонки, Милли даже некогда было думать, что она как-то не так выглядит, не так ходит, не так думает и вообще не как все — обычные проблемы пубертата, она все время была занята. И чем выше Милли поднималась, чем громче была ее слава, чем дороже она стоила, тем больше было работы.
И то, что она оказалась в этом маленьком домике без команды, без музыкальных инструментов, без задач и целей, да еще и без связи — это как рыбе вне воды оказаться. Милли не помнит дня в своей жизни, который она бы провела без телефона или лэптопа. И одна.
Макс просыпался раньше, шел в магазинчик, покупал булочки — тут они были куда вкуснее, чем в большом городе, еще прихватывал стаканчики с кофе. Милли в это время варила яйца-пашот к завтраку — это единственное, что она умела готовить. Потом решили и кофе варить самим, наличности было не так много. Нашли в шкафу такой красивый восточный ковшик и получалось не намного хуже, чем покупной в стаканчиках. Милли очень нравилось наблюдать, как пенка поднимается вверх и нужно поймать момент, и убрать ковшик с огня…
Потом они валялись на диване, читали книжки — тут полно было всяких книжек, на разных языках. Сначала было очень скучно, но потом втянулись. Играли в шахматы, шашки и триктрак, которые тут нашли. От скуки вынуждены были разговаривать друг с другом, вынуждены были разрушить границы, которые установили для себя миллион лет назад, заключая договор в офисе Эльвиры. Макс рассказывал Милли о простой жизни, с которой она совсем не была знакома в своей Калифорнии, а Милли воспитывала Макса — пилила за то, что он ленивый, недостаточно старательный, избегает ответственности и ищет лёгкие пути.
Макс варил обед, он же был в армии, все умел — что-то типа супа или жаркого. Оказалось, что если готовить дома — получается не очень дорого, их наличности надолго хватит. Милли никогда не считала денег, ее финансами всегда занимался кто-то другой. Она нашла тут тетрадь и с удовольствием записывала туда расчеты — сколько стоил один обед, сколько будет стоит ужин, чего и сколько им нужно купить завтра… Успешная музыкальная карьера весьма повредила общему образованию Милли Филис, поэтому успех в несложных бытовых математических задачках очень ее радовал.
Макс сразу ей сказал, что происшествие в клубе приостановило их предыдущий договор, и потому, что Макс старше и, поскольку седой владелец дома дал денег ему и доверил ключ, то главным теперь будет Макс. Милли не спорила, теперь она понимала, насколько плохо приспособлена к жизни, а Макс ближе к народу.