В 1749 году, о котором идёт речь, партия Потоцких, желая обойти это запрещение, уже в августе распустила слух, что банда некоего Пеншержевского разоряет окрестности Петркова. Никакого Пеншержевского не существовало, равно, как и его банды, но старому генералу Потоцкому эти привидения пригодились для того, чтобы приказать воеводе Смоленска Сапеге собрать отряд и выступить против нарушителей спокойствия. Выполняя приказ, Сапега, отлично знавший подлинные намерения Потоцкого, явился в Петрков в сопровождении отряда, изображавшего его личный конвой.
Подоплёкой этого послужило желание одного из Потоцких, племянника генерала, пройти в депутаты трибунала от сейма в Больске, кастелян которого (из семейства Липских) лично явился в Петрков, чтобы засвидетельствовать неправомерность якобы состоявшегося избрания. Потоцкий жаждал стать маршалком трибунала, чтобы пересматривать, опираясь на свой авторитет и своё влияние на будущих коллег, судебные акты, проходившие через трибуналы предшествующих лет, а также вынести благоприятное для Брюля постановление о том, что граф, по прямой линии, происходит из старинной польской семьи, жившей некогда в королевстве, и принадлежащей к той её ветви, что покинула Польшу более двух веков назад. И ещё Потоцкий предполагал возобновить процесс против моего старшего брата, обер-камергера, имевшего несчастье убить в 1744 году на дуэли графа Тарло, воеводу Люблинского. Потоцкими руководило всё то же старинное соперничество генерала с моим отцом, непосредственным же стимулом служила ревность к влиянию, которым пользовалась в это время при дворе моя семья. Потоцкие надеялись свести с нами счёты при помощи графа Брюля и особо уязвить соперников, расправившись с братом.
Легко понять, что естественная потребность защищаться побудила мою семью сделать всё возможное, чтобы помешать Потоцкому пройти в трибунал, тем более, что незаконность его избрания не вызывала сомнений. К сожалению, в том году законно избранными оказались всего пятеро, а Потоцкие соглашались устранить препятствия, мешавшие включить в число депутатов ещё двоих и достичь таким образом необходимой квоты, лишь при условии, что не будет возражений против кандидата из их семьи.
Бессмысленная торговля продолжалась до полудня 6 октября. Время мессы закончилось, оставалось лишь несколько часов до захода солнца, обозначавшего, согласно закона, конец присутствия в этот день, и обе партии собрались около часа пополудни в соборе, не столько надеясь на соглашение, сколько в ожидании схватки.
Чтобы нас не объявили зачинщиками, мы рекомендовали дворянам, державшим нашу сторону, не обнажать первыми сабли и никого не задевать, пока не ранят кого-нибудь из наших. Нас поддерживало более тысячи дворян; наших противников — немного меньше, но неравенство это полностью компенсировалось наличием в их рядах военных. Воевода Смоленска вступил в собор, предшествуемый целой ватагой конвойных, с покрытой головой и рукой на рукояти сабли — его кузен Сапега, принадлежавший к нашему лагерю, тщетно пытался указать ему на незаконность и неприличие его поведения. Несколько сот драгун и солдат других частей, подчинённых генералу Потоцкому, были по приказу воеводы Смоленска и старосты Освенцима Малаховского выстроены возле собора и готовы по первому зову туда ворваться.
Обер-камергер, мой брат, уселся на первой молитвенной скамье между старостами из Тломача и из Освенцима — ниже станет понятно, для чего он это сделал. Один из наших друзей по имени Глинка обратился к собравшейся публике и заявил во всеуслышание, что он поражён и скандализирован тем, что воинские части, в нарушение закона 1717 года, принимают столь необычным образом участие в возрождении трибунала. Староста Освенцима промямлил что-то в ответ — то был лишь набор слов, ибо факты свидетельствовали против говорившего.
Некоторое время спустя, несколько дворян, наскучив ждать начала церемонии, отправились в ризницу, чтобы разыскать стол, у которого депутаты должны были приносить присягу. Появление этого привычного объекта ежегодного внимания публики, вызвало всеобщее стремление приблизиться к нему, хотя руководство обеих сторон приказа ещё не отдавало. Поднявшийся шум дезориентировал командира конвойных воеводы Смоленска. Он подал сигнал, высоко подняв свою шапку, и конвойные, с саблями наголо, тут же ринулись вперёд. Многие дворяне нашей партии, не имея какого-либо заранее обусловленного пароля или условного знака, не слыша приказа сражаться, не зная своих сил, тут же покинули собор.