В этом смысле роль Штакельберга была ещё более блестящей и более лёгкой, чем роль Репнина пять лет назад.
В остальном Штакельберг заботился о том, чтобы как можно чаще проявлять принципы и чувства, дававшие основание предположить, что он сам огорчён тем, что должность посла вынуждает его делать в эту столь несчастливую и для Польши, и для короля эпоху. Благодаря этому ему удалось внушить чуть ли не любовь к себе со стороны тех, кому он причинял зло.
Преимущества и утехи, доставляемые положением Штакельберга, постепенно испортили его, — как это будет видно из дальнейшего...
VI
Было бы излишним излагать здесь подробно и последовательно все политические и военные демарши, предпринимавшиеся дворами Санкт-Петербурга, Берлина и Вены с целью осуществить первый раздел Польши. Материал этот общеизвестен.
Достаточно, пожалуй, будет заметить, что после многих официальных нот, направленных Марией-Терезией Екатерине II, в которых Мария-Терезия выражала готовность отказаться от доли Австрии при ограблении Польши, если только король Пруссии откажется от своей, она согласилась, наконец, принять предложенную ей часть, продолжая проявлять сожаления об этом — до конца своих дней.
В результате самых основательных исследований этого вопроса можно заключить, что это публицисты убедили Марию-Терезию в том, что она обладает правами на Новытарг и может на законном основании отобрать Зипс, не выплачивая Польше суммы, за которую император Сигизмунд приобрёл для Польши Зипс у Люксембургского дома.
Этот поспешно осуществлённый демарш и послужил для короля Пруссии и для императрицы достаточным аргументом для того, чтобы получить основание для оккупации польской Пруссии и Белоруссии, и чтобы успешно бороться с угрызениями совести Марии-Терезии, которая прикрывалась ими, не желая занимать земли, названные впоследствии Галицией.
Несколько месяцев спустя после того, как раздел Польши был завершён, король в беседе с бароном Ревицким, посланником Австрии, сообщил ему, как огорчён лично он несправедливостью Марии-Терезии по отношению к Польше — король всегда считал её образцом добродетели и справедливости для всех монархов, и полагал, кроме того, что имеет некоторое право на благодарность Марии-Терезии за услуги, которые он оказывал ей во время своего пребывания в Петербурге, а также за то, как ревностно служил Австрии его брат, умерший молодым от одиннадцати ранений, полученных им за время семилетней войны в рядах австрийской армии.
Король напомнил барону также, что его дядя, князь Чарторыйский, воевода Руси, служил императору Карлу VI, приняв участие в сражении под Белградом в 1718 году и во взятии этого города, а отец короля, будучи капитаном кавалерии, верно служил императору Леопольду, в частности, в битве под Зентой...
В ответ на это Ревицкий, попросив о сохранении тайны, показал королю копию официальной ноты, вручённой Марии-Терезии от имени Екатерины II и Фридриха II, в которой эти два монарха угрожали Марии-Терезии открытой войной в случае, если она откажется разделить вместе с ними, и в соотношении, ей предложенном, польские земли...
Как бы там ни было, венский двор, долгое время закрывавший глаза на то, что барские конфедераты раздобывали оружие и припасы в австрийских землях и даже разрешавший совету конфедерации едва ли не постоянно находиться в Венгрии, стал несомненно лишать конфедератов своего покровительства.
Он резко выразил своё недовольство актом, которым конфедераты признавали польский трон вакантным.
Он отказал в убежище Пулавскому после покушения на короля 3 ноября 1771 года, а также вынудил руководство конфедератов дезавуировать или, скорее, уничтожить акт, осуждавший короля на смерть.
Затем венский двор отобрал у конфедератов рекрутов, завербованных в австрийских землях, и кончил тем, что приказал конфедератам очистить австрийскую территорию — как преступникам...
VII
Опуская очень и очень многие события этих лет, достаточно хорошо знакомые, замечу, что всё, творившееся в те годы в Польше и вокруг неё, — в том числе, и благодаря заботам извне — и не только сбои в работе политической машины, причиной коих явился сейм 1775 года, а результаты сказывались на деятельности Постоянного совета, созданного тогда же королём (не имевшим возможности помочь работе совета — по недостатку власти), но также и состояние скорбного томления, в котором после стольких тяжелейших переживаний пребывал король, — всё это, вместе взятое, так сильно подействовало на короля, что в октябре того же 1775 года он серьёзно заболел.