Жестокие головные боли в соединении с нервической горячкой заставляли его так страдать, что предполагаемая угроза его жизни пробудила расчёты людей честолюбивых и жадных.
Ещё со времён барской конфедерации король Пруссии соблазнял идеей сделаться королём Польши ландграфа земли Гессен; офицер гессенских войск по имени Шлиссен предпринял даже как-то, под благовидным предлогом, путешествие по Польше, желая позондировать почву...
И тогда, и много раз позднее можно было расслышать глухо звучавшие голоса, призывавшие на польский трон графа д’Артуа, брата Людовика XVI, хотя в глазах французского двора эта идея никогда не выглядела достаточно серьёзно...
Многие поляки, имевшие владения в Галиции, роняли походя несколько слов в пользу кандидатуры того или иного австрийского эрцгерцога...
Кое-кто полагал, что один из саксонских принцев мог бы занять место, принадлежавшее некогда их предкам...
Были и такие, что мечтали о принце Генрихе Прусском, хоть и знали, что король Пруссии — против...
Что же касается поляков, претендовавших на корону для самих себя, то в открытую об этом заявляли лишь двое. Давно мечтал о троне Август Сулковский. Маршал литовского двора Туровский уже предлагал себя Салдерну в ночь с 3 на 4 ноября 1771 года — теперь он сообщил о подобной же идее в Петербург, заверяя попутно в своей величайшей приверженности к России, но Потёмкин не предпринял в его пользу ничего, о чём стало бы известно.
Браницкий не заикался пока о королевской мантии для себя лично, ничего похожего и в помине не было, но именно в это время он сделал шаг к тому, чтобы приумножить своё могущество, попытавшись прибрать к рукам два полка лёгкой кавалерии, которые король содержал на свои средства. Браницкий командовал этими полками в дни схваток с барскими конфедератами — они более всего способствовали его военным успехам и репутации. Теперь он претендовал на то, что продолжает оставаться их начальником, и, опираясь лишь на свой авторитет, предполагал поставить во главе этих полков некоего Курдкановского, своего родственника, очень Браницкому преданного.
Как ни болен был король, он положил конец этим претензиям, доверив начальство над полками своему племяннику Станиславу Понятовскому, сыну своего старшего брата. Браницкий и его окружение поговаривали некоторое время о том, что с точки зрения юриспруденции, Браницкий может, дескать, подать жалобу на короля, но, убедившись вскоре в том, что общественное мнение не разделяет подобной позиции, дальше разговоров так и не пошли.
Болезнь короля длилась долго, врачи зашли в тупик... Но вот однажды, движимый своего рода инстинктом, король надумал пригласить к себе нескольких музыкантов и попросил их играть самые грустные мелодии, какие только придут им в голову. Их музыка вызвала кризис, король почувствовал, как его глаза наполняются слезами — и они текли потом почти час, хотя король сам не мог бы объяснить причины их появления.
Сразу же вслед за тем он ощутил огромное облегчение, голова перестала болеть — началось выздоровление. Болезнь короля, носившая неопределённый характер и тем сбивавшая с толку врачей, перешла в перемежающуюся лихорадку, продолжавшуюся ещё несколько недель, причём длительность её приступов постепенно сокращалась, пока король полностью не выздоровел. Это произошло в ноябре...
Во время болезни короля в Варшаву прибыл господин Дюран, возвращавшийся после завершения своей миссии в России. Король, хорошо знавший Дюрана в бытность его французским резидентом в Польше при Августе III, пожелал увидеть его — и Дюран весьма настойчиво подтвердил ему то, что сообщило ранее французское министерство: в интересах короля лично, как и в интересах всей Польши, поддерживать возможно более полное взаимопонимание с Россией.
VIII
Мы отметили уже, что посол Штакельберг был весьма склонен ко всему французскому. Он мечтал о сближении своего двора с версальским, но политические симпатии его государыни были так далеки от позиции Франции, что он не решался ни предпринимать в этом направлении каких-либо демаршей, ни делать публичных заявлений.
Он не был пруссофилом, но боялся задеть слишком хорошо известную любовь Панина к королю Пруссии. Он ясно видел в то же время, что, если его двор хочет удержать предпочтительное влияние России в Польше, ему необходимо продемонстрировать стремление и готовность защищать Польшу от захватов со стороны её соседей.