Некто Чарнецкий, головорез, креатура Потоцких, решил, что настал момент выполнить то, что было ему поручено. С саблей в руке, он подошёл вплотную к обер-камергеру и бросил ему в лицо:
— Вы убили воеводу Люблина, вы хотите помешать пану Потоцкому стать маршалком трибунала, вы претендуете тут на главную роль — сейчас мы вам покажем, кто здесь хозяин!
Нечто в том же роде выкрикнул Коморовский, шталмейстер супруги кастеляна Каминского (и сестры старосты Тломача), находившийся в нескольких шагах от обер-камергера, а его брат, артиллерийский офицер, перешагнув через несколько скамей, очутился непосредственно за спиной у обер-камергера — с наполовину вынутой уже из ножен саблей.
На это обратил внимание случайно обернувшийся Годский, церемониймейстер двора, не принадлежавший ни к одной из враждующих партий, и с негодованием спросил офицера, с какой целью занял он такую позицию? Коморовский смущённо ответил, что хотел защититься.
— Тогда вам следовало оставаться там, где вы были раньше! — отрезал Годский, заставил офицера вложить саблю в ножны и оттолкнул его назад.
В этот момент мой брат взял одного из своих соседей за правую руку, другого за левую, положил их ладони на карманы своего кафтана, и сказал:
— Пощупайте, господа... Как видите, со мной два пистолета — они предназначены вам, и будут пущены в ход, если вы сию же минуту не прикажете вашей челяди замолчать и убрать сабли. Мне были известны ваши планы, я мог, опираясь на верных мне дворян, подготовиться к военным действиям не хуже вас, но я нахожу это дурацким занятием. Я специально поместился между вами, чтобы вы составили мне компанию, раз уж вам так нужна моя жизнь.
Пока брат произносил всё это, полковник Блендовский, не вынимая сабли, бросился в гущу конвойных со словами:
— Друзья, неужели вы забыли своего командира?! Остановитесь! Вас толкают на дурное дело — это говорю вам я!
Слова эти оказали своё действие, а тут ещё генерал Мокрановский, человек исключительно популярный, остановил, также не обнажая сабли, группу дворян из партии Потоцких и обратил их внимание на непорядочность того, что их заставляют делать.
Малаховский и Потоцкий, заметив, что первый массовый порыв стал спадать, не посмели публично отдавать новые изуверские приказания. Они призвали своих подручных вложить сабли в ножны, как этого потребовал обер-камергер, и, минуту спустя, пригласили нас пройти с ними в ризницу.
Результатом состоявшегося там совещания была констатация того факта, что, в связи с отсутствием нужного числа депутатов, трибунал в этом году учреждён быть не может.
— Вы за это в ответе, — заметил брат.
Был составлен манифест, официально всё зафиксировавший, а затем мы, все вместе, нанесли визит супруге кастеляна Каминского. Понаблюдав сверху, от органа, за сценами, так мало подходившими для женского взора, эта дама была занята тем, что с помощью полудюжины хорошеньких племянниц и служанок оделяла стаканами венгерского сторонников своего брата. Она приняла нас изысканно вежливо, роняя, всё же, тут и там, произнесённые вполголоса сожаления о том, что дело так и не удалось завершить...
Назавтра все покинули Петрков, теряясь в догадках, что принесёт нам отсутствие в Польше на целый год верховного суда. Но ничего исключительного не произошло, общественное спокойствие поколеблено не было и все, без дальнейших демаршей, дождались приезда двора в мае будущего года. Это доказывает, с одной стороны, незлобливость поляков, с другой же — что если нация «не созрела для революции», как говорят англичане, то никакой революции и не происходит, невзирая на самые незаурядные события.
V
Поскольку то была первая политическая кампания, в которой я принимал участие, произошедшее в Петркове я воспринял, как нечто из ряду вон выходящее, тем более, что всё протекало столь бурно. Я был первым, кто привёз новость об этих событиях в Варшаву, и ощущал себя важной персоной, которую все — в первые минуты, по крайней мере — должны слушать с интересом и вниманием. Именно так выслушали моё сообщение родители, немедленно отправившие меня к графу Виелопольскому, человеку весьма уважаемому, благодаря родовитости, порядочности, литературному вкусу и связям.