От графини Брюль я уходил обычно немного ранее полуночи вместе с сэром Вильямсом, графом Сальмуром и голландским посланником Калкоеном, чтобы провести у кого-нибудь из них ещё часок, перебирая, с хохотом, происшествия истёкшего дня; между нами установились добрые отношения, имевшие, конечно же, отзвук в будущем.
Привольное житьё это продолжалось шесть недель. Я был здоров, денег имел не слишком много, но больше, чем обычно, ничто меня не тревожило, я жил в красивейшем месте, в прекрасное время года, проводил время в исключительно славной компании, я был почти влюблён, но распутником отнюдь не стал, все, кто окружал меня, выглядели довольными и не имели, казалось, других дел, кроме развлечений. За всю мою жизнь я не испытывал столько радости, как в эти шесть недель, но с их окончанием наступил конец и моим счастливым временам.
Глава вторая
I
Родители приказали мне покинуть Саксонию и отправиться в Вену. Графиня Брюль, отлично там известная, графиня Штернберг, супруга венского посла при нашем дворе, и сэр Вильямс снабдили меня целым ворохом рекомендательных писем, и в конце 1751 года девятнадцати лет от роду, я прибыл в Вену — один, без гувернёра или кого-либо кто заменил бы мне его, как это делали в Дрездене те же Вильямс и графиня Брюль.
Новый порядок вещей, открывшийся мне в Вене, ошеломил меня — ни с чем подобным я раньше не сталкивался. В Саксонии я был, в сущности, дома; берлинские салоны, судя по всему, жаждали заполучить иностранца; в местах, где я побывал во время первого своего путешествия, я почти всюду встречал друзей отца — их приём ободрял меня. Ничего похожего на подобную поддержку я в Вене не имел.
Я увидел блистательный двор, о котором никто не позволял себе злословить. Увидел множество очень богатых и любящих пышность частных лиц, как правило, весьма сдержанных в общении. Увидел женщин — записных скромниц, не делавших для иностранца ни малейшего исключения: все они старательно соблюдали суровые заповеди своей государыни, единственным недостатком которых как раз и было чересчур пристальное наблюдение за нравами подданных. Считая всё же целом чести добиться успеха в лучших домах Вены, я обнаружил, что повсеместно было обязательным играть по крупной в карты — занятие это всегда казалось мне нудным, — а тональность бесед, принятая в венских салонах, так отличалась от привычной для меня, что мне бывало затруднительно начать разговор.
Тем не менее, кое-какие связи мне удалось установить. Как племянник воеводы Руси, я был допущен в дом Дитрихштейнов — княгиня была близким другом дяди. Графиня Гаррах, супруга и племянница вице-президента Верховного совета, которую называли королевой всех англичан, охотно приняла того, кто был рекомендован ей сэром Вильямсом. Август Сулковский, старший сын экс-фаворита Августа III, давно уже обосновавшийся в Вене, помог мне завязать и другие знакомства.
Он свёл меня к командору Цицендорфу, чьё местонахождение в Вене было тем более странным, что он, не теряя благосклонности двора, был едва ли не единственным венцем, ведшим жизнь старого французского жуира — его речи, манеры, уклад его дома, всё свидетельствовало об этом. Командор страдал подагрой, был увлечённым книжником, очень общительным, к тому же, способным скорее просветить, чем развлечь тех, кого удостаивал своей беседы. И всё же венские дамы самого высокого полёта и мужчины всех рангов добивались, как милости, быть допущенными к его персоне, постоянно возлежавшей на кушетке. Репутация старого оригинала была основательно запятнана, но, благодаря его славе или его удачливости, большинство его современников игнорировали эти пятна, а то и забывали о них совсем.
Познакомился я с графом Фирмианом, человеком исключительно суровой внешности, по сути же, как я вскоре понял, весьма любезным и обладавшим обширными познаниями; впоследствии он, в ранге министра, управлял от имени Австрийского дома Миланским герцогством. Я был хорошо принят также графом де Каналь, посланником короля Сардинии, оказавшим мне большие услуги при венском дворе тринадцать лет спустя. Меня представили и князю Иосифу Венцелю Лихтенштейну — это он, обращаясь к Марии-Терезии, употребил однажды оборот «ваша артиллерия, Мадам», и услышал в ответ: «скажите лучше ваша артиллерия, князь, поскольку вы не только её главнокомандующий, но и её основатель...»