VI
Всю эту зиму мы провели в Волчине; князь воевода Руси заболел там. Весной 1761 года я вернулся в Пулавы вместе с ним.
В Волчине, на свадьбе моего кузена, присутствовал, среди прочих, мой шурин Браницкий. Там было заключено соглашение между ним и моими дядьями, прервавшее на год их взаимное недоверие друг к другу, восходившее ещё к обмену колкостями между Браницким и князем воеводой, имевшему место в их юности, а также к различным насмешливым замечаниям вице-канцлера, который слишком часто высказывал их прямо в лицо, полагая, что таким образом он сделает людей лучше, и не замечая, подчас, благодаря своему громкому голосу, что его имеют возможность слышать не только те, к кому он непосредственно обращается.
К тому же Потоцкие стремились польстить Браницкому с тех пор, как он занял генеральский пост, и он, естественно, предпочитал их Чарторыйским, которых постоянно ощущал чем-то вроде менторов.
А после примирения случилось так, что женитьба сына Брюля на одной из Потоцких, а также несколько отказов, полученных им при дворе, так расстроили Браницкого, что он неожиданно активно способствовал тому, чтобы меня избрали депутатом от Вельска на внеочередной сейм, созванный королём в апреле 1761 года.
Сейм был созван исключительно для того, чтобы обсудить, как быть с денежным обращением. Сложности с ним возникли из-за злоупотреблений королём Пруссии захваченным им в Саксонии чеканом с изображением Августа III: пользуясь правом эмиссии, как глава прусского герцогства, он приказал начеканить таких же монет, какие ходили в Польше, только стоимость каждой была снижена до такой степени, что в обращении стали попадаться монеты, не содержавшие и трети того количества серебра, которое было на них обозначено.
Король Пруссии выбросил на польский рынок около 200 миллионов таких монет, обменяв на них, с помощью преданных ему евреев, чуть ли не всю серебряную монету, выпущенную ранее. Таким образом, большую часть семилетней войны поляков обманывали изображением Августа III и приманивали двойной оплатой — ибо король Пруссии платил как бы вдвое за то, что вывозил из Польши: за зерно, лошадей, ткани, сукно и множество всего такого, чего война и разорение собственных прусских мануфактур лишило Пруссию.
Необходимо было найти действенное лекарство от колоссальных потерь, нанесённых Польше этими прусскими спекуляциями, и экстраординарный сейм, созванный для этой цели, призван был такое средство отыскать.
Руководители нашей партии полагали, однако, что в случае, если будет учреждена новая монета, недавно назначенный главный казначей Вессель, преданный Мнишеку, покроет финансовые спекуляции Брюля. Было известно также, что двор задумал придать этому сейму характер совместного, чтобы принять там и другие решения, посягавшие, как считалось, на свободу Польши. Желая противодействовать этому, мои дядья, объединившись с Браницким, решили воспрепятствовать проведению сейма. Нужен был предлог, и его нашли: в старинных законах было сказано, что созыв внеочередного сейма должен быть подтверждён сенатским комитетом.
Двор совершил промах, пренебрегши этой статьёй или забыв о ней. Мы внесли на её основании конституционный протест — и воспрепятствовали выборам маршала сейма.
Некто Карский обвинил князя Любомирского и меня в том, что мы — дурные граждане, поскольку принимаем участие в этой оппозиции.
Я немедля ответил ему, весьма кратко:
— «Хочу поблагодарить пана депутата Розана Карского за то, что он был так любезен признать и засвидетельствовать здесь, что мои предки оставили по себе добрую память, заботясь о тщательном проведении сеймов и, посредством этого, о всеобщем благоденствии. Тем больнее коллега ранит меня, не желая принять во внимание моё стремление следовать упомянутым примерам и вменяя мне в вину пагубное намерение прервать сейм. Я не прерываю сейм, поскольку сейма нет. Более сорока статей, только что здесь оглашённых, доказывают это. Я не стану повторять их, равно, как и всё, что я по этому поводу уже говорил, надеясь, что внимание собравшихся было более благосклонно ко мне, чем внимание пана Розана. Полагаю, я достаточно обосновал законность моей оппозиции происходящему.
— Мне известно, что слишком скрупулёзное толкование форм и статей закона должно уступать иногда необходимости решать неотложные для общества дела. Но мне известно также, — и я часто вспоминаю соответствующие примеры, — что слишком свободное обращение с законом, вместо того, чтобы ускорить приход общественного блага, придаёт ему устрашающий вид.