Я настаивал, главным образом, на временном запрещении любым войскам входить в город и даже приближаться к нему. Это предложение, всеми одобренное, быстро превратилось, однако, в пустую болтовню, ибо как раз в то время, что я говорил, примерно четыреста гусар и драгун князя Радзивилла, воеводы Вильны, прошли через город.
Епископ каменецкий Красинский заметил мне весьма насмешливо:
— Сударь, я в совершенном отчаянии от того, что не знал раньше такого ярого правозащитника, как вы. Мы непременно пригласили бы вас два года назад, когда подвергались гонениям в трибуналах.
Я ответил следующее:
— Я достаточно хорошо себя знаю, господин епископ, чтобы не понимать, что я не в состоянии покровительствовать кому бы то ни было, а уж законам и подавно. Но я научился жить по законам и готов умереть, поддерживая законы. Равным образом я не намерен терпеть насмешек и готов заставить замолчать насмешников, когда они задевают меня.
Эти слова, произнесённые весьма запальчиво, подействовали на присутствующих. Чувствуя себя слишком разгорячённым для того чтобы продолжать деловые переговоры, я откланялся.
На следующий день, 26-го, поскольку войска переправлялись через реку и продолжали прибывать (в том числе, войска воеводы Киевщины, состоявшие из казаков, и другие), русский генерал Хомутов явился в город, чтобы встретиться с сенаторами, которых он рассчитывал там найти. Не обнаружив их, генерал приехал к старосте Мирахова и ко мне, и, в присутствии собравшихся у нас дворян, спросил, что означает всё это скопление различных военных отрядов? Он сказал, также, что не считает вверенные ему склады в безопасности, и если нет возможности воспрепятствовать войскам занимать город, ему ничего не остаётся, как тоже вступить в Грауденц.
Мы ответили генералу, что войска эти не подчинены ни нам, ни нашим друзьям, и мы никак не можем распоряжаться ими, и что староста Мирахова Пшебендовский и воевода Померании Мостовский специально запретили своим отрядам входить в пределы города, и даже оставили их на том берегу реки, потребовав того же от остальных.
Хомутов отправил своего адъютанта к большой группе сенаторов, находившихся в Таупно, у старосты Грауденца, с тем, чтобы объявить им то же самое, что он сам заявил нам. Получив совершенно неудовлетворительный ответ, он сказал, что русские войска войдут в город.
Господин де Гольц, староста Тухеля, вскоре прибыл ко мне, и просил нас объединить усилия с ним — чтобы помешать вступлению в город русских. Я ответил ему на это, что могу лишь присоединить свои настоятельные просьбы к его просьбам отложить движение войск генерала Хомутова, если де Гольц обещает удовлетворить все возможные жалобы, связанные с прибытием завербованных и отрядов республики.
Это я и сделал, написав соответствующую записку. Но видя, что войска продолжают прибывать, генерал, невзирая на мою просьбу счёл необходимым ввести свои части и запретил впускать в городские ворота вооружённых ружьями людей, не ставя при этом никаких препон кому бы то ни было из дворянства; безопасность города требовала предосторожностей в связи с огромным числом войск, его окружавших или находившихся уже внутри городских стен. При этом генерал Хомутов вновь заявил, что не намерен никак вмешиваться в заседания сеймика или чинить им какие-либо препятствия, и что его войска покинут город в ту самую минуту, что уйдут другие отряды.
В это время прибыл воевода Кульма Кретковский, и переговоры были продолжены. Я сказал, что будучи убеждён в благородных намерениях русской императрицы блюсти наши законы и привилегии, я нисколько не сомневаюсь в том, что русские войска действительно выйдут из города тотчас же после того, как это сделают все остальные.
Епископ Каменецкий заметил мне, что склады не подвергаются ни малейшей опасности.
Я ответил ему, что раз события продолжают развиваться, возможны любые случайности и, в том числе, возникновение огня, от которого генерал Хомутов, естественно, и хотел бы обезопасить склады.
Епископ сказал на это:
— Если что-либо и может сгореть, то это чья-либо шкура, а уж никак не мука и не овёс.
Я ответил:
— Быть может, вам, сударь, удалось изучить ремесло войны лучше, чем мне, но, насколько я понимаю, огонь легко может возникнуть там, где стреляют из ружей. Я буду, однако же, в восхищении, сударь, если вы лучше обучите меня ремеслу солдата.
Придя в замешательство от этой шутки, епископ сказал, извинившись: