— Что ж, прекрасно, мы прикажем нашим отрядам немедленно выйти из города. Отвечаете ли вы за то, что русские части выйдут тоже?
Я ответил:
— Полагаю, что в этом можно не сомневаться. Но надо реально обеспечить уход всех войск и милиции, а просто заявить «мы прикажем выйти» — недостаточно. Мне известно, что в городе находятся военачальники, но кто конкретно командует отрядами республики, в присутствии которых здесь я не вижу ни пользы, ни необходимости? Кто распоряжается людьми князя Радзивилла, прибывшими из Литвы? Необходим реальный план действий.
Тут воевода Киевщины, не открывший до тех пор рта, произнёс:
— Я ничего не говорил, не вмешивался в спор, но уж коли речь зашла о военачальниках, то я — один из них, и я очень удивлён, что вы, сударь, генерал иностранной службы, критикуете действия коронного гетмана... Пожелай мы прибегнуть к насилию, мы могли бы опередить русских, занять город, и они нас отсюда не вытеснили бы.
Я ответил ему:
— Если я и упомянул о гетмане, то потому лишь, что родился поляком — прежде, чем сделаться генералом иностранной службы. А военачальников я затронул потому, что прежде, чем составлять план, необходимо знать, кто способен осуществить его. Что же касается захвата города, то, если этого не случилось вчера, это могло бы, возможно, произойти сегодня — не сделай русские этого раньше.
На это епископ снова заметил:
— Тогда, по крайней мере, ссоры были бы местными, и иностранцы не вмешивались бы в них. От руки земляков умирать, во всяком случае, приятнее...
Ответив на эти слова одной лишь улыбкой, воевода Кульма, который с самого начала и до конца стремился выглядеть миротворцем, не поддерживая ни тех, ни других, заявил, что он просит нас набросать для него возможный план действий.
Мы это и сделали.
На следующий день нам этот план вернули с единственным ответом: речь может идти исключительно о выходе из города войск, и ни о чём другом...
В то же утро, когда я находился с визитом у епископа Кульма Бауэра, туда явился кастелян Бжечи Дябский, заявивший весьма напыщенно:
— Доколе станем мы терпеть притеснения русских?!.. Пусть мне под команду дадут войска, и я выгоню эту кучку солдат!.. Это же всего лишь караул!.. Генерал Хомутов получил три тысячи дукатов...
Он собирался продолжать, но тут я, потеряв терпение, приблизился к нему, и кастелян тут же удалился, не раскрыв больше рта.
Всё утро с генералом Хомутовым велись переговоры — я знаю о них лишь понаслышке. Около полудня воевода Кульма прибыл на мессу, и весь собор наполнился сторонниками воеводы Киевщины. Узнав об этом, а также о том, что хоть месса и закончилась, никто не расходится, мы и наши друзья, собравшиеся у воеводы Померании, также направились в собор.
Как только мы там появились, маршал сеймика Померании предложил воеводе Кульма открыть заседание. Вместо этого, воевода попросил присутствующих идти обедать; открывать он явно ничего не собирался.
Всё послеобеденное время, вплоть до вечера, прошло в ничегонеделанье. Видя, что день, назначенный для заседания сеймика, подходит к концу, воевода Померании, совместно со всеми нашими сподвижниками, попросил маршала сеймика графа Пшебендовского вновь запросить воеводу Кульма, предполагает ли он открыть сеймик — и просить его об этом. Тот ответил, что предвидя возможное кровопролитие между враждующими сторонами, он не откроет заседания и составит соответствующий манифест.
Воевода Киевщины заявил, после множества дерзостей, что вступление в город русских обеспечили воевода Померании, староста Мирахова и я. Услышав в ответ, что никто из нас не был в состоянии сделать это и что генерал исполнял волю своей государыни, воевода Киевщины провозгласил:
— Как военачальник, я заявляю, что если руководители провинции дадут своё согласие и поручат мне это, я нынче же ночью освобожу город от русских.
Господа руководители ответили, что они далеки от того, чтобы согласиться на подобное предложение. Они поставили о нём в известность нас, и тогда мы, в свою очередь, решили составить манифест.
Вечером мы уединились, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя вольно, но, едва мы сели ужинать, как дом, где мы расположились, а также соседний дом, где мы обычно ели, были одновременно обстреляны — главным же образом, тот дом, где мы ужинали.
Стрельба продолжалась несколько минут, пока на выстрелы не явились русские и выстрелами же не прекратили сумятицу. Тем не менее, двое дворян, сопровождавших старосту Мирахова — Черницкий и Вержбицкий — были убиты, а Пниевский, из свиты воеводы Померании, ранен, равно, как и трое русских солдат.