«Игуана» шла всего две недели. Я пригласил молодого режиссера, Фрэнка Корсаро, который прошлым летом в Сполето ставил ее более ранний вариант, приехать в Ки-Уэст вместе с приятным и представительным парнем, игравшим в пьесе одного из любовников Мэксин. Парень делал вид, что умеет водить машину, но немедленно стало ясно, что ничего он не умеет, машину бросало из стороны в сторону, и за руль пришлось сесть мне, хотя у меня и нет водительских прав.
Фрэнки сам был увлечен этим парнем, и в нашу первую ночь в Ки-Уэсте не поднялся наверх, в постель. Он сидел внизу на диване и курил — может быть, я был не совсем прав, думая, что он ждал шанса выманить парня из спальни, находившейся внизу, и приписал ему свои желания.
Моя ревность достигла состояния ярости. Улегшись наверху спать и немного поволновавшись, я слетел вниз — Фрэнки все еще сидел на диване, как Лорелея.
— Марш в постель, — заорал я. — Я знаю, зачем ты тут расселся! Можешь не бояться, что я буду приставать к тебе сегодня — я вообще не дотронусь до тебя!
Фрэнки пожал плечами и поднялся со мной наверх, и скоро похрапывал, а я лежал без сна до рассвета.
Наши отношения с Лошадкой продолжали портиться, периоды примирения сокращались. Он мне никогда не отказывал, но создавал такую атмосферу, что я, со своей гордыней, почти не мог идти на компромисс.
Однажды три проститута из Майами приехали в наш город и поселились в мотеле в Саут-Бич.
Я едва был с ними знаком, но, толкаемый распутством, провел с ними целый день и начало вечера — сейчас мне вспоминается, что я вступал в интимные отношения со всеми тремя, будучи в состоянии пьяного куража и придавая этому не больше значения, чем прыжку через кучу навоза.
Фрэнки приготовил ужин — или еще готовил его — когда я вернулся домой. Молчание было зловещим. Я, как король, уселся в нашем патио за стол и стал ждать, когда меня обслужат. Кухонная дверь распахнулась, и в меня полетел кусок мяса, просвистев всего в паре дюймов от моей головы. За ним последовала тарелка с молодой кукурузой, снова едва не попав в цель, потом салат, а потом — полный до краев кофейник.
Я был так пьян, что этот обстрел меня совершенно не встревожил. Когда дверь на кухню захлопнулась, а Фрэнки пошел садиться в машину, я подобрал мясо с пола и съел его с таким аппетитом, как будто оно было подано мне на золотом блюде.
В этот период Фрэнки начал таинственным образом терять энергию и вес. Ему еще раз пришлось поехать в Нью-Йорк на медицинское обследование, и так случилось, что во время его отсутствия мне из Майами позвонил талантливый молодой художник, которого я встретил около года назад в Танжере — сообщить, что он вернулся — и я велел ему немедленно приехать ко мне в Ки-Уэст.
Он появился той же ночью, и мы вместе провели несколько невинно-идиллических весенних дней. Я в то время и сам немного рисовал, не очень хорошо — чтобы отвлечься от писания. Одаренный молодой художник из Танжера работал с одной стороны патио, я — с другой. Он рисовал меня — великолепный полуабстрактный портрет до сих пор висит в гостиной дома в Ки-Уэсте — а я рисовал воображаемого мальчика в обтягивающих розовых брюках, с гитарой в руках.
Так это все и продолжалось, пока однажды к нам на ужин не заглянул один из друзей Фрэнки. После ужина мы с художником были в доме, а друг оставался в патио. Я не ложился с художником в постель, но в тот вечер мы выключили свет в гостиной и легли рядом на длинном диване, обнимались и обменивались долгими поцелуями.
Приятель Фрэнки внезапно вошел в дом и увидел все происходящее, после чего срочно позвонил Фрэнки в Нью-Йорк, в больницу, где тот обследовался.
Фрэнки внезапно, без предупреждения, явился домой.
В первый вечер дома он отказался есть и не произнес почти ни одного слова. Он сидел в углу гостиной, как будто под действием кайфа, а его большие глаза мрачно следили за мной и за художником. Мы болтали, как могли, под этим испытующим взглядом.
И тут Фрэнки взорвался.
Как дикая кошка, он перепрыгнул через всю комнату и схватил художника за глотку, мне показалось, что он уже задушен — и это когда я был уверен, что Фрэнки находится в состоянии депрессии!
Я схватил телефонную трубку и позвонил в полицию, сказав им, что в доме творится что-то ужасное.
Фрэнки отпустил художника. Через несколько минут прибыли полицейские.
— С мистером Мерло не все в порядке, — сказал я им. — Я думаю, ему лучше провести ночь у кого-нибудь из друзей.