Г-жа де Тарант села со мной рядом на подъезде, чтобы подождать ее. Мы видели, как она мекала взглядом по окнам г-жу де Тарант и как она откинула назад свою черную вуаль, увидя нас (она была в трауре по графине д'Артуа). В поклоне, которым она ответила г-же де Тарант, было что-то особенное. Ее лицо приняло самое нежное выражение. У г-жи де Тарант подгибались колени; она опиралась на мою руку, возвращаясь к себе в комнату, и, придя туда, упала на постель; казалось, что ее душили рыдания.
Вскоре за этим герцогиня послала за ней, и вот что она рассказала мне по своем возвращении. Как только она приехала во дворец, ее провели в кабинет герцогини. Дверь открылась, и г-жа де Тарант увидела герцогиню, которая стояла посреди комнаты и протягивала к ней руки. Г-жа де Тарант упала на колени, прежде чем герцогиня успела ей помешать. Обе плакали, не имея сил говорить. Но что значат слова для выражения того, что испытываешь в подобные моменты. В душе встают воспоминания, соединяя прошлое с настоящим.
Между ними произошло объяснение, сильно растрогавшее г-жу де Тарант. Дело было в том, что г-жа де Тарант написала герцогине письмо, когда ее королевское высочество была в Вене, и получила холодный ответ. Герцогиня сказала ей, что она была вынуждена отвечать в таком тоне, что она не могла тогда распорядиться своими поступками и что если г-жа де Тарант была огорчена этим письмом, то и ее это также огорчало.
Король, королева и герцогиня Ангулемская очень тепло приняли г-жу де Тарант. Их Величества пожелали, чтобы я обедала у них на следующий день вместе с моим мужем. Вечером у нас были с визитом лица свиты короля и принцессы: герцог д'Аврэ, почтенный старик, брат г-жи де Турцель; аббат Эджвортс, одного имени которого достаточно, чтобы внушить самое глубокое уважение. Никогда лицо не отражало так красоту души, как у аббата. Он был высокого роста и имел благородный вид; милосердие и апостольское достоинство отражались во всей его фигуре. Я смотрела на него и слушала с умилением. Когда все уехали, я осталась одна с г-жой де Тарант поговорить обо всем, что она испытала. Никогда не чувствуешь лучше цену дружбы, как в те минуты, когда с сердцем, полным глубокого волнения, обращаешься к человеку, вполне разделяющему его, умиляешься и отдыхаешь.
На следующий день я явилась к королю во дворец, где двор уже собрался. Герцог д'Аврэ ввел меня. Его Величество поспешно подошел ко мне и милостиво выразил мне, как он был тронут моей дружбой с г-жой де Тарант. Король представил меня потом королеве и герцогине Ангулемской, которые приняли меня очень хорошо. Разговор шел до обеда. Король первый направился к столу, а за ним следовала его семья. Он сел между королевой и герцогиней. Последняя с большим достоинством и очень вежливо посадила меня рядом с собой. Мы говорили о Франции и о лицах, интересовавших герцогиню. После обеда король завладел мною. Мы много шутили. Он замечательно любезен и говорит действительно, как король.
На королеве был надет забавный костюм без всякого вкуса, и у нее неприятное лицо, но она очаровывала своим умом.
На следующий день я была с поздравлением у герцогини по случаю дня рождения герцога. Я взяла туда своих детей. Герцог Ангулемский принял нас и попросил подождать герцогиню, которая была за туалетом.
Он приятно разговаривал с нами. Г-жа де Тарант сказала ему с волнением:
— Как я Вам благодарна, Ваше Высочество, что Вы сделали герцогиню такою счастливою!
— Скажите лучше, принцесса, — ответил он, — что я сделал, что заслужил такое сокровище.
Потом появилась герцогиня; она была очень весела и любезна. Два дня спустя я уехала со своим семейством в Петербург.
Г-жа де Тарант осталась еще на месяц в Митаве.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 1805—1811
Возвратясь в Петербург, я с печальным чувством вошла в свой дом, ставший таким обширным для меня после смерти матери. Мое помещение было совершенно испорчено. Во время нашего отсутствия оно было снято принцем Людовиком Виртембергским. Моя спальня, в особенности, носила следы неряшливости принца. Император осматривал помещение за несколько дней до нашего приезда. Он был поражен, хотел взять на себя расходы по отделке и крайне удивился, когда управляющий не захотел принять более двух тысяч рублей. Обои в гостиной были обрызганы мыльной водой. Казалось, что принцу было угодно умываться во всех комнатах.
Наступил момент моего представления ко двору, находившемуся тогда в Таврическом дворце. Я была взволнована различными чувствами и воспоминаниями, но старалась, насколько возможно, владеть собой. Графиня Протасова вошла со мной в гостиную Императрицы. Через четверть часа появилась Ее Величество. Я была еще в трауре по матери; мой костюм гармонировал с настроением моей души. Императрица подошла ко мне со смущением. Поцеловав меня, она сказала:
— Вы были очень счастливы во Франции?
— Да, Ваше Величество, я нашла там утешение, возможное для огорченного сердца.
— Я очень сочувствовала вам в вашем горе, которое вы испытали в Дрездене.
Я молча поклонилась. Наш разговор на этом и остановился. Толстой, прислонясь к стене, слушал нас и, может быть, надеялся что-нибудь подметить.
Я не видела Государя: женщины ему никогда не представляются. Я сделала несколько визитов друзьям и посторонним. Первые приняли меня хорошо, вторые видели во мне особу, бывшую на плохом счету при дворе, но поведение которой во Франции внушало уважение. Я нашла много перемен в обществе и в администрации. Департамент генерал-прокурора, существовавший долгое время, был разделен между многими министерствами. Это подражание режиму Бонапарта огорчило старинных слуг, потому что оно неизбежно повело за собою новые злоупотребления и грабеж. В царствование Екатерины II у генерал-прокурора были помощниками четыре секретаря; теперь у каждого министра их было много, и все эти люди, получая небольшие оклады, спекулировали на своих должностях.
Возвращаясь в Петербург, мы встретили русские войска, выступавшие против Бонапарта. Гордый, воинственный вид солдат и прекрасная выправка внушали доверие и надежду. Но время отличиться, как это было впоследствии, еще не пришло. Всем известны события, случившиеся в этом году и в следующих: битва при Аустерлице, битва при Эйлау и Фридланде и Тильзитский мир после встречи на Немане. Я буду говорить об этом дальше, но пока надо возвратиться к нашей внутренней жизни.
Г-жа де Тарант приехала к нам через месяц. Мое счастье было невыразимо, и вся семья разделяла его. Мы возвратились к нашему спокойному и однообразному образу жизни; дни тихо следовали один за другим; суета этого мира не трогала и не смущала нас. В мае месяце мы все поехали в имение моего мужа в Нижегородской губернии. Мы остановились на две недели в Москве, и я с действительным удовольствием увидалась с моей belle-soeur княгиней Голицыной. Впрочем, Москва была моей родиной, и я должна была относиться к ней с интересом.