— Боже, как это досадно!
В комнате был Балашов5), министр и военный губернатор, бывший тогда в большой милости; он посмотрел на меня с удивленным видом. Тарсуков, испуганный моей откровенностью, старался возвысить в моих глазах значение милости Государя.
Я почувствовала это и заговорила о своей благодарности. Потом я быстро поехала за г-жой де Тарант, дожидавшейся меня у г-жи Томры6).
Я была готова расплакаться, объявляя им эту новость. Дома уже знали про это, и мои люди были в восторге. Швейцар назвал мне целый ряд лиц, побывавших у меня с обычным в таких случаях поздравлением. С тех пор как мой муж покинул двор, это было первым знаком внимания Государя по отношению к нему, и это событие, в соединении с прошлым, становилось источником беспокойства для некоторых «людей.
Моя дочь была огорчена, как и я, и по той же причине; но наконец пришлось покориться, и я отправилась благодарить Императрицу. Три дня спустя, катаясь в карете по набережной с г-жой де Тарант и детьми, мы встретили Государя, идущего пешком. Карета остановилась, и Государь соизволил подойти к нам. Я воспользовалась этим случаем, чтобы выразить ему; мою благодарность за его милость.
— Я хотел, — сказал мне Государь, — доказать графу Головину, что моя прежняя дружба к нему осталась той же. Я также хотел, чтобы ваша дочь получила шифр сегодня одна, чтобы показать вам, что я не желаю ее смешивать с другими.
Граф Ростопчин приехал из Москвы и поместился в нашем доме. Вскоре же за этим вернулся и муж. Милость, дарованная дочери, доставила ему большое удовольствие, в особенности когда он узнал слова Государя по этому поводу. Граф Ростопчин, бывший в Петербурге в первый раз после смерти Императора Павла, хотел объясниться с князем Чарторижским по поводу всего, что произошло между ними. Князя старались уверить, что Ростопчин устроил его удаление. Я говорила уже об этом обстоятельстве. Граф попросил моего мужа пригласить к обеду князя Чарторижского и его друга Новосильцева.
Посещение князем моего дома не было для меня безразличным. Его появление напомнило мне целый ряд событий необычайных, и его замешательство, которое он не мог преодолеть, проглядывало сквозь его томный вид. Граф Ростопчин показал ему записку Императора Павла, ясно доказывавшую, что только Императрица-мать и граф Толстой были причиной немилости, которой подвергся князь Чарторижский; но я не могу привести этой записки, слишком оскорбительной для Императрицы Елизаветы. Я прочла ее из интереса к оправданию графа Ростопчина, вполне доказавшего Чарторижскому, насколько граф был оклеветан. Но я была далека от мысли, что эта записка окажет мне также большую услугу.
Немного спустя Император поехал в Тверь повидаться со своей сестрой, принцессой Ольденбургской7). Граф Толстой сопровождал Его Величество. В это время графиня Толстая заболела желчной лихорадкой. Я не ездила к ней после нашего разрыва с ее мужем и виделась с ней только у меня; но, когда она написала мне настоятельное письмо, в котором заклинала меня приехать, говоря, что она страдает и нуждается во мне, я не колебалась ни одной минуты: дружба изгладила во мне воспоминание обо всем другом, и я поехала к Толстой. Г-жа де Тарант была в восторге от этого примирения и поехала со мной, также и дети. С этого времени я ездила туда каждый день. Однажды я сидела у постели больной, когда в комнату вошла Императрица; с большим участием подошла к больной и попросила меня сесть. Мы поговорили с минуту о болезни и докторе; потом Катишь8), дочь графини Толстой, вошла и сказала Ее Величеству, что моя младшая дочь находилась в соседней комнате и страстно хотела видеть Государыню. Императрица встала и сказала с видом любезной шутки, что она будет сейчас ухаживать за ней.
Use была совершенно сконфужена. Государыня подошла к ней и ласково сказала:
— Я вас знаю, Use, уже давно, когда вы были еще в утробе матери. Вы родились 22 ноября; я не забыла этого.
Сказав это, Государыня быстро собралась и уехала. Она опять приехала несколько дней спустя. Я выходила из комнаты Толстой, собираясь уезжать, и встретилась с ней в гостиной. Государыня подошла ко мне и сказала, что, увидев в приемной мужскую шляпу и пальто, она подумала, что эти вещи принадлежат мне для переодевания.
— Я не имею в этом надобности, Ваше Величество, — отвечала я, — тем более в этом доме.
— Вы так спешите уехать?
— Я должна возвратиться домой: сейчас время моего обеда.
Толстая, чувствуя себя много лучше, оставила постель. Ее муж возвратился и сделал вид, что он в восхищении видеть меня. Я сделала вид, что поверила ему, и продолжала бывать. Я виделась еще с Императрицей несколько времени спустя, когда Толстая совсем уже выздоравливала. Ее Величество приехала с герцогиней Виртембергской9). Мои дети и г-жа де Тарант удалились в уборную. Я осталась около Императрицы, которая была любезна со мной. Разговор был очень оживлен и продолжался до трех часов. Тогда я встала, чтобы уезжать, и зашла за г-жой де Тарант в ее уединение. Она забыла шляпу в комнате, где была Императрица, и мы послали за ней Катишь. Императрица, увидев ее, завладела шляпой и сама принесла ее г-же де Тарант с таким видом, точно ей было приятно увидеть меня еще раз. Я подчеркиваю эти кажущиеся незначительными детали,.потому что они подготовляли развязку, которая не замедлила последовать.
Когда Толстая совершенно поправилась, мои встречи с Императрицей прекратились, и в течение некоторого времени не случилось ничего замечательного. Однажды утром Толстая написала мне, приглашая меня приехать к ней к шести часам. Она приняла меня в своем маленьком кабинете, ярко освещенном, надушенном и имевшем праздничный вид. Я услыхала, как подъехала карета. Толстая сказала мне: «Это Императрица»; и, не знаю почему, я почувствовала себя смущенной.
Императрица вошла в комнату тоже немного взволнованная. Она поспешно подошла ко мне, спросила меня про здоровье мужай велела нам.сесть. Ее взгляды, полные милостивого отношения ко мне, рождали тысячи воспоминаний. Разговор носил теплый характер, но через полчаса я встала и уехала. Графиня говорила мне, что после моего отъезда Императрица осталась погруженной в задумчивость и сказала ей:
— Боже мой, что же такое, наконец, первое чувство?
На Рождество Толстая устроила угощение для детей пансиона иезуитов, где воспитывались оба ее сына. Императрица пожелала там присутствовать, так же как и герцогиня Виртембергская. В шесть часов вечера мы отправились* Толстой, и вскоре приехала Ее Величество. Поговорив с хозяйкой дома, г-жой де Тарант и графиней Витгенштейн, Императрица села и попросила меня сесть рядом с ней. Я села на некотором расстоянии, но она тоном приказа повторила:
— Ближе ко мне.
Я повиновалась; тогда она сказала с волнением:
— Как я счастлива видеть вас около себя!
Я была как бы оглушена этой переменой и не понимала, что было ее причиной. Продолжение вечера еще более увеличило мое удивление. Но через несколько времени я узнала, что у Императрицы в руках побывала записка Императора Павла, о которой я упоминала выше. Граф Ростопчин уехал в Москву, а князь Чарторижский рассказал про то, что он узнал, графине Строгановой, та — Императрице, и Ее Величество изъявила желание прочесть записку. Написали графу Ростопчину; тот без всякого колебания прислал ее.