Выбрать главу

— Поблагодарите Ее Величество, — ответила она, — мне ничего не нужно.

Потом, приподнявшись с особой силой на своих слабеющих руках, она прибавила:

— Но скажите Императрице, что у нее никогда не было таких друзей, как у меня.

Каждое ее слово останется навсегда запечатленным в моем сердце.

Герцогиня де Шатильон, ее мать, умершая на два года раньше ее, выразила желание, чтобы ее любимая дочь была погребена рядом с ней, в капелле, в ее замке Видевиль, в восьми лье от Парижа. Гробница герцогини де Лавальер, бабушки г-жи де Тарант, была перенесена туда же по ее приказанию. Моим первым желанием после этого печального события было перенести тело моей уважаемой подруги в эту усыпальницу. Я исполняла желание матери, соединяя эти дорогие останки с прахом ее семьи. Пришлось вскрыть тело и набальзамировать его. В рукописи моей дочери находится подробное описание всех болезней, которыми она страдала уже давно и которые подготовили ее смерть.

Когда ужасная операция окончилась, около гроба поставили жертвенник, чтобы служить панихиды. Я не присутствовала на первых двух, заметив, что все боятся, как на меня это подействует; но потом увидали, что моя покорность заслуживает этой награды. То, что происходило в моей душе тогда, было сильнее меня. Вечером я вернулась в эту комнату с моими детьми, Катишь и м-ль де Бюисси. Я остановила свой взор на той, кого не было больше в живых, удивленная, что я живу сама и пережила ее.

Через неделю тело было перенесено в церковный склеп. Это было в полночь; весь дом участвовал в шествии. После того как отец Розавен совершил обычные молитвы, наши слуги понесли гроб. Я шла пешком с мужем, детьми и нашими друзьями. Все заливались слезами; дорога показалась мне очень короткой; я отдала бы мою жизнь за возможность проводить ее до места последнего успокоения. Через день после этого в церкви с пышностью был свершен обряд погребения, и неделю спустя тело было перевезено в Кронштадт, для того чтобы быть отправленным на корабле.

Я провела лето на Каменном Острове, не имея мужества переехать в имение, где мы были так счастливы вместе.

Я хочу прибавить еще, что на другой день после этого ужасного несчастья — смерти г-жи де Тарант — утром, собираясь уйти с дивана, на котором я провела ночь, я села, желая собраться с мыслями и думами. «Боже, я молилась за нее, когда она была жива, я молилась во время ее страданий, как же мне молиться теперь?»

Моя младшая дочь в это время просматривала молитвенник г-жи де Тарант и вдруг сказала, точно отвечая на мою мысль:

— Maman, вот превосходная молитва для вас в этом случае.

Я была поражена этим странным совпадением и укрепилась в утешительной мысли, что душа моей подруги была с нами.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 1814—1817

Дом, занимаемый мною на Каменном Острове, находился у дороги, по которой постоянно ходили прохожие, и окна были так малы и низки, что, вовсе не желая этого, я ни на одну минуту не теряла из виду этого «волшебного фонаря». Подобное развлечение слишком противоречило моим страданиям и удручало меня различным образом. Вид из окон и с балкона был прекрасен. Вечером я слышала вдали звуки рогов. Хотя эта музыка не имела никакого отношения к моим воспоминаниям, она печально настраивала меня.

Сладостная гармония оживляет в нас, я не знаю, что-то такое чувствительное, переносящее нас к тому, что трогает и волнует нас.

Я много принимала утомительных визитов. Муж потребовал от меня, чтобы я представила ко двору мою младшую дочь. Император возвратился на некоторое время, предстоял петергофский праздник: надо было везти туда дочь; это было ровно через месяц после смерти г-жи де Тарант. Я повиновалась, как и во многих других случаях, и поехала ко двору с растерзанным сердцем.

Императрица-мать была особенно милостива ко мне; она проявила ко мне большое участие во время моего горя и посылала каждый день справляться обо мне. Я не замечала окружавшей меня толпы. Когда бываешь погружен в большую скорбь, то только внутренние взоры могут видеть. Император обратился ко мне с обычными выражениями сожаления. Все, кого я встречала первый раз после смерти моей подруги, старались обращаться с общими местами, так мало способными утешить. То, что я потеряла, непоправимо, и я буду считать себя счастливой, если мне удастся встретить некоторое сходство с тем, чего беспрерывно ищет мое сердце.

Герцогиня Виртембергская жила также на Каменном Острове. Я часто виделась с ней, и это было мое единственное утешение в это печальное время. Каждое утро я около часу гуляла в роще, погруженная в печальную задумчивость, почва, казалось, исчезала из-под моих ног, и мои прогулки сопровождались рыданиями.

В это время я получила письмо от Императрицы Елизаветы:

Брухзаль, сего 14—26 июля 1814 года.

«Отчего я не могу придать моим словам всю силу моих чувств, бедная подруга! Вы найдете здесь участие самое глубокое, которое кто-либо может принять в вашей скорби. Только сегодня узнала я о незаменимой потере вашей и всех, кто признает и умеет ценить достоинство. Что касается меня, каким сожалением обязана я ей за те чувства, которые она питала ко мне! Я прилагаю здесь кольцо, которое я выбрала для нее и дожидалась случая, чтобы послать ей: вы будете носить его в этом смысле; обещайте мне это. Как вы должны были страдать! Какую пустоту теперь вы должны испытывать! Мне очень мучительно находиться вдали от вас в это время, и, если бы я позволила бы себе сделать замечание по поводу воли Божьей, я жаловалась бы на то, что Он посылает дорогим для меня людям самые тяжелые скорби как раз в то время, когда я нахожусь вдали от них и не могу об них позаботиться. Мне кажется, что Бог давно находил ее достойной приблизить к Себе, но Он предоставил ей в мире вкусить наибольшее счастье, единственное, которым она могла насладиться. Она счастлива; она окончила свою тяжелую урочную работу. И вот, быть может, она соединилась с теми, кого она оплакивала здесь; но вы, вы, бедная подруга, как вы нуждаетесь в сожалении! Берегите ваше здоровье, мне не надо говорить вам это: вы никогда не забудете, какие обязанности прикрепляют вас к этой жизни. Один Бог знает, когда и как я с вами увижусь. Три недели тому назад я думала быть в Петербурге в будущем месяце, но Император, приехав сюда, решил иначе. Он нашел лучшим, чтобы я подождала его здесь, чтобы через шесть недель приехать к нему в Вену и пробыть там с ним время конгресса. Это соображение и его желание должны были повлиять на мое решение, но это опечалило меня. Я испытываю беспокойство и невыразимое нетерпение возвратиться в Россию. Бог делает иногда из положения наиболее привлекательного самое тяжелое испытание. Ах! Я более, чем когда-либо, убеждена, что нет ни счастья, ни покоя, как только в будущей жизни! Я говорю вам о себе и не извиняюсь за это: я слишком уверена в вашей дружбе, чтобы не думать, что даже среди вашей печали вы интересуетесь тем, что меня касается. Нет таких друзей, как вы, и приятно полагаться на такое сердце. Я знаю, как болел ваш муж, я знаю, что делала Паша. Пусть Бог сохранит вам эти дорогие существа, и вы опять будете счастливы в этой жизни. Передайте им все, что я чувствую за них и за вас. Пишите мне, надеюсь, это не будет нескромностью просить вас об этом. Излейте всю свою печаль в мое сердце, которое сумеет оценить ее. Пишите мне о той, кого вы только что потеряли; расскажите мне все подробности ее последних минут. Я чувствую потребность знать это. Прощайте, бедный, бедный друг; да поддержит вас Бог».