Куда же мне теперь? Напрасно искал я ответа на этот вопрос: если не Рим, то не все ли мне равно? На следующий день, через аббата Гаму, мне было передано распоряжение кардинала прийти к нему. Я нашел его прогуливающимся в садах Виллы Негрони. Он отослал секретаря, мы остались одни. В мельчайших подробностях рассказал я ему всю историю двух любовников, изобразил живейшими красками мое отчаянье от вынужденного расставания с ним. «Я вижу, — сказал я, — что судьба моя рушится, раз мне приходится покидать службу у Вашего Преосвященства». Битый час говорил я с ним, сопровождая свои слова потоками слез, но решение его оставалось неколебимым. Доброжелательно, но настойчиво он просил у меня ответа, какое место Европы я выбрал. Отчаянье и досада заставили меня назвать Константинополь.
— Константинополь? — переспросил он, даже попятившись от меня. — Да, монсеньер, Константинополь, — повторил я сквозь слезы.
Этот прелат, исполненный ума, но сущий испанец душой, после некоторого молчания произнес с улыбкой:
— Покорно благодарю, что вы не назвали Исфагань, это было бы мне затруднительно. Когда вы едете?
— Через неделю, как изволили приказать Ваше Преосвященство.
— Вы отправитесь из Неаполя или из Венеции? — Из Венеции.
— Я дам вам самый весомый паспорт, так как в Романье расположились на зимние квартиры сразу две армии. Я думаю, что вы можете рассказывать всем, что я послал вас в Константинополь, ибо никто вам не поверит.
Выбор, сделанный мною, удивил меня самого. Вернувшись к себе, я долго размышлял об этом. «Или я сумасшедший, — говорил я себе, — или я ведом таинственным духом оккультных сил, знающим, где судьба предназначила мне действовать». Единственное, что я никак не мог объяснить, почему кардинал так легко согласился с моим выбором. «Разумеется, — продолжал я свои размышления, — он, говоря, что у него друзья повсюду, не хотел показаться в моих глазах хвастуном, бахвалящимся своим могуществом. Но кому же он может порекомендовать меня в Константинополе? И что я буду делать в этом городе? Ладно, я знаю только одно: мой путь лежит в Константинополь».
Через день кардинал вручил мне паспорт до Венеции и запечатанное письмо, адресованное Осману Бонневалю, паше Карамании, в Константинополь. Я мог никому не сообщать об этом, но так как Его Преосвященство напрямую не запретил мне, то я показывал адрес на конверте всем своим знакомцам.
Венецианский посланник кавалер де Лечче дал мне письмо для своего друга, богатого и гостеприимного турка, дон Гаспарро и аббат Джорджи также снабдили меня письмами. Только аббат Гама, хитро усмехнувшись, сказал мне, что он твердо знает, что в Константинополь я не поеду.
Я отправился сказать последнее «прости» дому донны Цецилии. Она только что получила известие от Лукреции, что той вскоре предстоит стать матерью. Я попрощался также с Анжеликой и доном Франческо. Недавно состоялась их свадьба, на которую я приглашен не был.
Вместе с последними распоряжениями я получил от кардинала Аквавивы кошелек, содержавший семьсот унций золотых квадруплей; у меня уже было триста, теперь стало тысяча.
Я занял место в берлине, отправлявшейся в Анкону. Со мной ехала дама, которая везла к Богоматери Лореттской свою недужную дочь. Девица была изрядной дурнушкой, и путешествие вышло довольно скучным.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
С отъездом из Рима завершается очень важная пора жизни Джованни Джакомо Казаковы, сформировавшая в значительной мере его характер, кончается юность Казаковы. В 19 лет он вынужден начинать новую карьеру. Добравшись не без приключений до Венеции (мадам Манцони оказалась права он вернулся через год), сменив по дороге одеяние аббата на военный мундир, он отправляется в Константинополь на судне, везущем вновь назначенного губернатора острова Корфу (одно из последних некогда многочисленных заморских владений Венеции).
В Константинополе, радушно принятый графом Бонневалем, французским авантюристом, сражавшимся за свою родину против Австрии и за Австрию против своей родины, приговоренным к смертной казни, замененной ему изгнанием, и принявшим на склоне лет мусульманство, Казанова, как обычно, завязывает обширные знакомства. Ему даже предлагают стать мусульманином и жениться на дочери богатого турка. В конце концов его неугомонный темперамент и опасная любознательность вынуждают его поспешно покинуть берега Босфора. Прослужив некоторое время в гарнизоне Корфу, он возвращается в Венецию.
Последние годы в Венеции
Едва высадившись в Венеции, я поспешил к г-же Орио, но ее дом был пуст. Сосед сообщил мне, что она вышла замуж за г-на Роза и поселилась в его доме. Поговорив с соседом, я узнал дальнейшее. Первая же новость, поразившая меня, была та, что Нанетта стала графиней Р. и живет в Гвасталле вместе со своим супругом.
Через двадцать четыре года я увидел ее старшего сына, офицера на службе инфанта-герцога Пармского.
Что касается Мартон, то, подвигнутая чувством благочестия, она стала монахиней в Мурано. Двумя годами позже я получил от нее письмо, так и дышащее лампадным маслом, в котором она заклинала меня именем Иисуса Христа и Святой Девы не пытаться больше ее увидеть.
… Я ее больше не видел, а она, в 1754 году, меня видела, о чем я расскажу в свое время.
Зато г-жа Манцони была все та же. Она предупреждала меня, что я недолго пробуду военным, и когда я сказал ей, что я и в самом деле решил оставить военную службу, она смеялась до коликов. Поинтересовавшись, на что же я намерен променять шпагу, и получив ответ, что я подумываю об адвокатстве, она рассмеялась снова и сказала, что для этого уже поздно, время упущено. Мне было тогда только двадцать лет.
… Через несколько дней я получил отставку, снял униформу и оказался полным хозяином собственной персоны.