С деньгами в кармане я позаботился о своем туалете; как только у меня было все необходимое, я сел за работу и спустя неделю послал моему покровителю мою историю, обещая ему сделать столько копий, сколько он пожелает. Вскоре министр послал за мною и сказал мне, что говорил обо мне г-ну Эриццо, венецианскому посланнику, который отвечал ему, что не будет вредить мне, но что, не желая ссориться с инквизицией, не примет меня. Вовсе не нуждаясь в нем, я не опечалился его ответом. Затем Берни сообщил мне, что дал мою историю г-же Помпадур *, которая помнила обо мне, и обещал представить меня ей при первой возможности.
— Вы можете явиться, мой дорогой Казанова, — прибавил Берни, — к г-ну Шуазелю * и к генеральному контролеру г-ну де Булоню: вы будете хорошо приняты, и при некоторой ловкости с вашей стороны этот последний может быть вам полезен. Придумайте что-нибудь полезное для королевской казны, избегая всяких усложнений и химер, и если то, что вы напишете, не будет особенно длинно, я вам выскажу свое мнение.
Я оставил министра в весьма хорошем расположении духа, но с ужасом спрашивая себя, что я могу найти, чтобы увеличить королевские доходы? Я не имел никакого понятия о финансах и, как я ни ломал себе голову, я всегда приходил к новым налогам — средство нелепое и негодное.
К Шуазелю я отправился как только узнал, что он приехал в Париж. Он меня принял в то время, когда лакей одевал его; в то же время он писал. Он простер свою любезность до того, что несколько раз прерывал свое занятие и задавал мне вопросы. Но в то время как я отвечал, он снова принимался писать, так что я весьма сомневаюсь, чтобы он меня слышал, хотя несколько раз поглядывал на меня: бьшо очевидно, что его глаза его мысли были заняты разными предметами. Несмотря на и СТранную манеру принимать, г-н Шуазель казался умным человеком. Окончив письмо, он сказал мне по-итальянски, что Берни рассказал ему часть моей истории, и затем прибавил:
— Скажите мне, как вы успели бежать?
— Монсеньер, — отвечал я, — рассказ будет слишком длинен: на это потребуется по крайней мере два часа.
— Подробности оставьте до другого раза.
— Но в этой истории интересны именно только детали.
— Пустяки; вы можете укоротить при желании, почти совсем не ослабляя интереса.
— Извольте. Итак, я начну с того, что инквизиторы заключили меня под Пломбы; что спустя пятнадцать месяцев и пятнадцать дней я успел продырявить крышу, — что через слуховое окошко, среди страшных затруднений, я спустился в канцелярию; там я выломал двери, спустился на площадь Св. Марка, откуда отправился в порт, сел в гондолу, которая причалила меня к твердой земле; затем я направил свои стопы в Париж, где и имею честь представиться вашей светлости.
— Но… что такое пломбы?
— Монсеньер, чтобы ответить на ваш ответ, мне понадобится по крайней мере четверть часа.
— Каким образом продырявили вы крышу?
— На ответ потребуется целых полчаса.
— За что заключили вас?
— Рассказ об этом будет слишком долог, монсеньер.
— Я думаю, что вы правы. Весь интерес истории — только в ее подробностях.
— Об этом именно я и докладывал Вашей Светлости.
— Мне необходимо ехать в Версаль, но вы сделаете мне удовольствие, если будете навещать меня по временам. А пока подумайте, г-н Казанова, чем я могу быть вам полезен.
Приемом у г-на Шуазеля я был почти шокирован, но конец нашего разговора и, в особенности, его последние слова примирили меня с ним; я его оставил если и не совсем довольный, то во всяком случае без досады.
От него я отправился к г-ну Булоню и в нем нашел человека совершенно другого типа. Он принял меня очень любезно и начал с того, что Берни расхвалил меня и в особенности мои познания в финансах. Я чувствовал, что этот комплимент был совершенно не по адресу, и чуть не расхохотался вслух. Мой добрый гений заставил меня быть серьезным.
Г-н Булонь был в обществе старца, на лице которого был напечатлен гений и который внушал мне почтение. «Сообщите мне ваши виды, — сказал мне генеральный контролер, — лично или письменно; вы найдете во мне человека, готового поощрить ваши идеи. Вот г-н Пари Дю Вернэ, который нуждается в двадцати миллионах для Военной школы. Дело заключается в том, чтобы найти эту сумму, не обременяя государства и не опустошая казны».
— Только Бог имеет дар творчества.
— Я не Бог, — отвечал мне Дю Вернэ, — однако мне по временам случалось творить, но с тех пор многое изменилось.
— Да, — отвечал я, — жизнь становится все труднее и труднее, — мне это известно; но несмотря на затруднения, я имею в виду операцию, которая принесет королю сто миллионов…
— А во что это обойдется королю?
— Это ничего не будет стоить, за исключением издержек по сбору.
— Значит, эту сумму даст народ?
— Конечно, но добровольно.
— Я знаю, о чем вы думаете.
— Это удивило бы меня, потому что своей мысли я никому не сообщал.
— Если вам нечего делать, то сделайте мне честь приехать завтра обедать ко мне; я покажу вам проект, который я нахожу прекрасным, но который вызовет множество затруднений. Несмотря на это, мы о нем поговорим. Приедете?
— Буду иметь эту честь.
— Прекрасно; я вас буду ждать в Плезансе.
После его ухода г-н Булонь чрезвычайно расхвалил мне талант и честность этого старца. Это был брат г-на Монмартеля, о котором подпольная летопись сообщала, что он — отец г-жи Помпадур, так как он любил г-жу Пуассон, а также и г-на Ленормана.
Выйдя от генерального контролера, я пошел пройтись в Тюильрийский сад и размышлял о Странной случайности, навязываемой мне судьбой. Мне говорят, что нуждаются в двадцати миллионах; я хвастаюсь, что могу найти целых сто, не имея ни малейшего понятия об этой возможности, и человек известный, опытный в делах, приглашает меня на обед, чтобы убедить меня, что мой проект ему известен! Тут было что-то невероятно странное, но отвечало моей манере действовать и чувствовать. «Если он думает, что я проговорюсь, — говорил я себе, — то сильно ошибается. Когда он мне сообщит свой план, от меня будет зависеть отвечать: угадал ли он или ошибся, смотря на тому, как я найду лучше отвечать в виду обстоятельств. Если дело будет мне понятно, я, может быть, и скажу что-нибудь новое; а молчание иногда производит значительный эффект. Во всяком случае не буду отталкивать Фортуну, если она хочет быть мне полезной».