А третий был, насколько я понимаю, вовсе не человек.
Он, лысый черепом, выносил помойное ведро, хотя с тем же успехом мог из него питаться. Он просто улыбнулся мне, и это не было улыбкой человека, думайте что хотите. Я читал, что среди нас бродят существа, которые только с виду являются людьми, тогда как на деле они неизвестно что. "Который час? " - спросил он громко, и голос был совершенно мертвый, машинный.
Наверное, меня можно назвать четвертым окрестным психом, потому что я бросился наутек.
Но эти себя обнаруживают - словом, улыбкой, жестом. А сколько молчит?
И только случайное, вынужденное открывание рта позволяет установить истину.
Как в том троллейбусе, где меня спросили:
- Вы выходите, девушка?
Хлеб по Водам
У меня есть документ Почетного Донора.
Правомочность владения документом я обсуждать не намерен.
Я вообще хотел, чтобы у меня было удостоверение, из коего всем бы стало понятно, что я являюсь матерью и ребенком, которые не только пережили, но и устроили блокаду, а потому имеют право занимать четыре места для инвалидов с собаками.
Не вышло.
Случилось мне тут, короче, продлевать себе электрическую льготу длинную, как вольтовая дуга. И я ощутил укол совести.
В студенческие годы мне случилось сдать кровь.
Я прибыл в институт, будучи разобранным на части. Накануне я что-то выпил и теперь умирал. Я как раз стоял и раздумывал, что хорошо бы мне забить на все это дело, как вдруг услышал про донорский день, который уже наступил и ждал ответного благородства.
Это решало все проблемы.
Во-первых, донорский день - выходной.
Во-вторых, дадут талон в столовую. Это мне было ни к чему, но все равно приятно и заслуженно.
Так что я, разумеется, заспешил туда очень и очень, надеясь быть первым.
Единственное, что меня беспокоило, так это запах. Выпитое вечером не только напрочь вырубало, но и пахло до утра. Но я волновался напрасно. Меня замотали бинтами и стерильными тряпками, как Человека-Невидимку, и пасть прикрыли маской, благодаря чему я даже позволил себе, сочась ненужной мне кровью, какие-то степенные рассуждения и смешки.
Усталый и довольный, я выбросил талон на обед и с кровавого пункта прямиком отправился к пункту восполнительному, уже известной читателю пивной "Кирпич".
А кровь, не чувствуя ее сложного ароматического букета, благо она хранилась в мешочке, повезли в реанимацию.
Почти Голубой Мемуар
Живописуя (-пиша? -пися?) свою нехитрую жизнь, я мало рассказываю о высоких чувствах.
Которые суть визитная карточка низких.
Высокое чувство случилось со мной сразу после девятого класса, и я впервые в жизни отправился на свидание.
Наверное, поздновато.
Ну, как собрался. Лучше поздно, чем никогда.
Я, конечно, сильно волновался. Купил букет цветов, по-моему. И, не стерпев, пошел из дому за два часа до встречи.
Пошел пешком, от Смольного до Петроградской.
И ничего не замечал по пути. Стояло бабье лето, так что дельце складывалось удачно. Не помню, какие мысли крутились в моей башке; дорога мне совершенно не запомнилась. За час я добрался до места, и следующий час показался мне очень длинным.
Его мне скрасил один мужичок.
Низенький, в шапке не по сезону, в поганом пальто подошел он ко мне и хрипло предложил сексуальную услугу.
Впоследствии мне такие нет-нет, да и попадались.
Однажды мне даже худо сделалось. Раз уж зашел такой разговор, скажу: это было в сортире, что за Казанским собором. Тамошний голубой, теряя в темноте 99 процентов окраски, стоял прямо за дверью, навытяжку, ничего не говоря и глядя прямо перед собой, как марид какой-нибудь или ифрит, который караулит сокровища султанского двора. С улицы его было не видно, и при входе не видно, и только при выходе его вдруг становилось видно. Он ничего не предлагал и не делал, просто стоял статуем, жуткое зрелище.
Но вернусь к мужичку.
Для полного и исчерпывающего описания сексуальной услуги ему хватило одного слова.
Из него следовало, что услужить он желает сначала себе, а после уж мне.
Я, невинный отрок с горящим взором, отвернулся.
Мой новый знакомый не унимался.
Он отошел в сторонку, а после подошел снова.
Лицо у него было цвета недельного синяка, все в красных пятнах. Борода не росла. Он кружил возле меня и настойчиво убеждал не упустить своего счастья.
Потом он что-то сообразил, заметив букет.
"Она не придет, - сказал он мстительно и тускло. - Зря стоишь, она не придет".
Я надменно задрал подбородок и вновь отошел.
"Не придет", - сказали мне в спину.
Голос его звучал уныло и безнадежно. Он шел, переваливаясь и разведя руки в стороны.
Но был посрамлен, ибо она пришла.
Летящей, озабоченной походкой. Свидание состоялось.
И я ввязался в ад, который продолжался три года.
Выбирать мне, конечно, не приходилось. Но нынче, зная про преисподнюю, которая вскоре подо мной разверзлась, я не могу не взглянуть на ситуацию в ином свете.
Возможно, он был ангелом, тот мужичок.
Goat'ика: ужас
"Goat" по английски - "козел".
Вспомнилось.
Сижу я однажды в больнице, дежурю. Один. Вечер уже наступил, самое время чему-нибудь случиться.
Я молод, неопытен, меня легко сбить с толку. И первыми начинают тени. Они удлиняются, дрожат. К ним присоединяется лампа дневного накаливания. Она зловеще гудит и наводит на мысли о скорой бесчеловечной операции. В далекой покойницкой трупы приходят в себя, недоуменно встают, разминаются.
За дверью шаркают шаги.
Дверь медленно отворяется.
В комнату вползает несчастное существо. Ему трудно двигаться, оно страшно гримасничает, у него не получается сказать.
Оно заикается.
Наконец, тыча пальцем в проем за спиной, оно хрипит:
- Катарак! ...
- Что такое? - привстаю я.
- Катарак! ... - доверительно шепчет существо. Теперь оно, похоже, ликует и одновременно трепещет. - Там! Катарак! ...
Я медленно выхожу в коридор.
На полу - кровавые следы: цепочка пятен, ведущих за угол. Я слегка содрогаюсь. Коридор пуст, призраки просыпаются. За углом меня ждет страшное, незнакомое дело.
- Какой катарак! - вырывается из меня злобное шипение.
Мой провожатый не без труда машет полупарализованной лапкой: приглашает. Я двигаюсь по следу, принюхиваюсь, прислушиваюсь.
- Катарак, - бормочет поводырь, который успел отстать и уже плетется сзади.
Следы приводят в палату.
На постели сидит человек, глупо улыбается. Он весь в крови. На полу валяется подключичный КАТЕТЕР, с которым он-таки справился, выдрав.
Почерк
Все, что будет ниже, малоаппетитно, так что имейте в виду.
Скотство в разных народах проявляется по-разному. Есть нечто неуловимое, некая специфика, которая сразу позволяет гордо отречься: это не мое!
Я говорю, конечно, никак не об уровне скотства, которого всюду поровну. Примерно. Речь идет об окраске скотства и некоторых манерах.
Вот, например, еще школьником я угодил в Эрмитаж. Ходил там почтительно, в особенных таких тапочках из-под библейского исполина, держал себя в руках. И тут явилась компания американских туристов. Остановились перед дородной натурой голландской кисти, стали жевать свой чуингам, а я смотрю на них во все глаза. Одна кобыла заметила мой взгляд, улыбнулась, приподняла ногу. Оказалось, что она пришла босиком. Поиграла мне маленькими отлакированными пальчиками и обратно поставила. Под клёшью и не видно, что лапы босые. И я еще тогда, хоть и мал был, подумал, что мы, конечно, горазды на много большее, и босота эта - мелочь дешевая, пустяк, но чужая, заграничная, не наша.