Поскольку Дункан не стал продолжать разговор, Мэри ударила по струнам и запела песню о любви, которой не могло быть. Один из возлюбленных погиб, и тогда другой покончил с собой.
— Это не слишком радостная песня, — заметил менестрель.
Девушка задумчиво посмотрела на него.
— Вы верите, что люди умирают за любовь? Или это вымысел?
Раньше он всегда насмехался над подобными идеями, но теперь…
— Я не знаю, госпожа.
— А вы любили кого-нибудь? — Ее глаза изучали его, в то время как пальцы продолжали порхать по струнам лютни.
— Да, — ответил Дункан.
— И вы покинули ее?
— Нет.
Во взгляде девушки мелькнуло разочарование.
— Вы расскажете мне о ней?
— Я знаю о ней не слишком много, — пояснил он. — Она возникает, словно по волшебству, и так же исчезает.
На лице Мэри отразилось удивление, потом она медленно покрылась румянцем.
— Вы не должны так шутить.
— Я не шучу, госпожа. Я уже просил вас уехать со мной.
— Но вы ни разу не сказали, куда, сэр. Мне казалось, вы наслаждаетесь своей… свободой.
— Мой дом к югу отсюда. Он достаточно скромен.
— Вы никогда не были женаты?
— Последние десять лет я провел в сражениях, несколько лет пробыл на континенте. Для любви не было времени.
Она положила лютню рядом с собой и снова коснулась его шрама, ее пальцы пробежали по загрубевшим рубцам.
— Как это произошло?
— Неосмотрительность.
— Мне не нравится думать, что вы страдали.
Чувства, которыми был наполнен ее голос, сделали боль Дункана почти невыносимой. На свете было мало людей, которых беспокоило его здоровье.
— Это ерунда.
Мэри взяла одну из его рук в свои и принялась изучать ее, легко касаясь мозолей, приобретенных за годы работы мечом. Тренировок. Убийств. Святые угодники, Дункан так устал от всего этого! Он хотел мира. А эта женщина была воплощением мира.
Ему это было необходимо. Но больше всего — Дункан понимал это — ему нужна была она. Ему было все равно, какое у Мэри происхождение и положение в обществе. Она была настолько уравновешенной и спокойной, что возьмет верх над любым, кто попадется на ее пути. Даже над Генри. Десять лет Дункан сражался за Тюдоров. Король не мог не принять это во внимание. Но, с другой стороны, Уортингтону был хорошо известен королевский гнев, который проявлялся, когда кто-нибудь шел наперекор желаниям монарха. Генри хотел, чтобы Дункан нашел себе жену, но такую, которая упрочит силу маркиза Уортингтона. Король желал для друга и соратника выгодного союза.
Если Генри будет против брака с девушкой незнатного происхождения, Дункан вполне может потерять все имущество и стать изгнанником, будучи вынужденным снова покинуть страну.
Но хотела ли его Мэри? Чувствовала ли она то же, что и он?
Если ему придется покинуть Англию, оставит ли его лесная фея свою родину, семью? И было ли это честно: заявлять о своих намерениях и делать Мэри предложение прежде, чем он выяснит отношение Генри к этому браку?
Ее глаза говорили «да», но… достаточно ли она хотела его, любила его для того, чтобы рискнуть ради него всем? Правы ли менестрели и комедианты? Существует ли на свете такое чувство, как взаимная любовь?
Рука Дункана вновь потянулась к лицу девушки, прикасаясь к нему с бесконечной нежностью. Его пальцы изучали лицо Мэри, словно пытаясь узнать ее потаенные мысли и то, что у нее на душе. Кто она, эта девушка из леса? Сирена, которая может изменить путь мужчины и наполнить его жизнь стремлением к чему-то, чего он раньше не знал?
Ее глаза расширились и умоляюще посмотрели на него. Широко раскрытые, удивленные и полные тайн.
Воздух между ними звенел от вопросов, оставшихся без ответов, но ни один из них не был готов разрушить магию, обволакивающую их. Это была минута, наполненная безмолвным единением, редким взаимопониманием, которое — Дункан понимал это — исчезнет, если он будет сомневаться слишком долго.
Дункан наклонился и снова поцеловал Мэри. Это было ошибкой. Поцелуй стал голодным, отчаянным, ее губы не уступали ему в силе и желании. Он пытался погасить растущую внутри боль, скрыть мучительную потребность в девушке, но у него ничего не получилось, особенно когда она робко прильнула к нему, вся трепеща в нерешительности.
Его руки коснулись ее спины и пришли в движение, мастерски возбуждая и соблазняя. Дункан почувствовал, как Мэри вновь задрожала. Его поцелуй стал глубже, и пламя страсти разгорелось между ними с новой силой, на этот раз с желанием и жадностью, которые он не мог больее сдерживать. Как и она, понял Дункан в тот же миг.
Теперь их соединила первобытная сила, и ее невозможно было обуздать.
Даже если бы он хотел этого.
Его руки двигались вверх и вниз по спине Мэри, заставляя девушку прижиматься к нему, а его губы оторвались от ее рта и переместились к бьющейся жилке на ее шее. Дункан прижался к своей лесной фее, ощущая, как ее тело отзывается на каждое прикосновение его рук и губ. Его тело безотчетно отвечало ей, отвердев под ее руками.
Мэри вскрикнула, и его рот, переместившись с шеи, опять накрыл ее губы, сминая их в неукротимой потребности ласки. Одна его рука начала игру с ее затылком, пальцы заскользили по шелковистой коже. Легкие, как ветерок, прикосновения дразнили девушку. Желание приобрело новые оттенки. Он страстно нуждался в ней, в то время как сердце ныло от нежности. Пальцы Дункана запутались в завязках ее платья и возились с ними, когда он услышал какой-то шум за спиной. До него донеслись ругань и шаги бегущих людей, а потом пришла боль.
И его накрыла темнота.
Глава 7
Олечка, зайка, пусть у тебя все будет хорошо Спасибо за перевод!
Мужчины появились так внезапно, и удар обрушился на Робина так неожиданно, что Линнет не смогла совладать со своими чувствами достаточно быстро. Когда ее менестрель упал, она с трудом подавила желание закричать. В голове девушки пронеслась одна-единственная мысль: во что бы то ни стало нужно остановить клинок, который был занесен над Робином. Линнет бросилась на защиту менестреля.
— Нет, — воскликнула она.
Роберт, граф Келлум, изумленно посмотрел на нее и опустил оружие.
— Мы услышали ваш крик. — Граф посмотрел на распростертое на земле тело. — Я убью его.
— Нет, — запротестовала Линнет. — Он не нападал на меня. Он ничего не сделал. — Она дотронулась руками до кровоточащей раны на голове менестреля, которую оставил покрытый броней кулак.
— Кто он? — потребовал ответа Келлум, на его лице ясно читалось недоверие.
— Честный человек — солдат, — который никому не причинил вреда, — ответила девушка, понимая, что этим объяснением она навлекла на себя бесчестье и, вполне возможно, навредила отцу. Но Линнет не могла позволить, чтобы Робина убили из-за ее собственной неосторожности.
— Ваш отец сказал мне, что вы нетронуты, что у вас безупречная репутация, — с отвращением процедил Келлум. — А я нахожу вас валяющейся на травке с… простолюдином.
Он убрал свой длинный кинжал в ножны, но рука его все еще лежала на рукоятке оружия, и девушка видела, что граф с трудом сдерживает свой гнев. Она еще не приняла его предложение, а он уже вел себя как обманутый муж. Его карие глаза потемнели от ярости, а губы изогнулись, выражая презрение.
Ей не было оправдания. Платье Линнет было наполовину снято, в волосах запутались листья, и она знала, что ее губы распухли. Любое объяснение, которое можно было придумать, привело бы к тому, что всю вину переложили бы на Робина, и, вероятнее всего, это послужило бы причиной его смерти.
— Во всем виновата только я, — сказала Линнет, встав таким образом, чтобы загородить собой лежащего без сознания менестреля.
Келлум сверлил ее взглядом.