— А что ж ты с ними связался?
— Надо было. Ты тоже всякое барахло прикармливаешь. Этого дурачка, исполняющего, ты где подобрал?
Старик пренебрежительно махнул рукой.
— Лучше на тот момент не было. Да он и не дурак вовсе. Просто человечек. Сегодня он мне нужен. Мне сегодня много кто нужен. Ты нужен.
— Зачем? Опять диверсантов сдавать?
— Считай, что диверсантов. Только сразу условимся, что денег ты взамен не просишь, губернаторов своих в Кремль не проталкиваешь и никого из твоих уголовников ни министром, ни прокурором я делать не буду. Знаешь, почему? Во-первых, все это против моих правил, а я от них в жизни не отступался, и сейчас не намерен. А во-вторых, что бы ты у меня сейчас ни попросил, потом, по осени, все равно выйдет, что мало. Потому что ты не знаешь, какая сейчас игра идёт и что на кону. И знать про это не можешь, потому что знаю только один я. А я тебе сейчас ничего не скажу. Я тебе обещаю одну вещь. Если поможешь мне сейчас, то, когда всё закончится, придёшь ко мне, сядем вот так же, рядышком, и самое главное твоё желание, если только оно не в ущерб моему делу, я выполню. Я, как ты понимаешь, и сейчас многое могу, а тогда уж…
Кондрат испытующе посмотрел на Старика.
— Я пока не согласился. Говори, что надо. Я подумаю.
Старик выложил перед Кондратом три фотографии. Кондрат взглянул и рассмеялся.
— Это что — тот самый, который дома взрывал? Он ещё живой? Ну вы даёте! Совсем страну развалили?
— Похоже на то. Поэтому я к тебе и обратился. Твои-то ещё мышей ловят?
— Мои кого хочешь ловят. А эти двое кто?
— Это американская журналистка. А это охранник. Судя по всему, он их из Москвы вывез и сейчас находится при них неотлучно. Хорошо подготовлен.
— И где они сейчас?
— Я знаю, где они были. А где сейчас, это и надо установить. Очень может быть, что из страны их уже вывезли. Если так, то — Турция, Египет или Кипр.
— Весёленькое дело… Затратное…
— Это мы решим. Ну так что? Берёшься?
— Тебе сколько лет? — неожиданно спросил Кондрат.
— Сколько и тебе. Забыл разве? Не один раз выясняли.
— А вдруг тебя карачун прихватит, пока мои ребята за троицей гоняться будут по всему свету? Я тогда к кому за расчётом приду?
— Не беспокойся. Свято место пусто не будет. Ну как?
Кондрат помолчал.
— Кто из них тебе живым нужен?
— Никто. При них будут документы. Вот они-то мне и нужны живьём.
— А если они документы куда-нибудь запрячут, так что найти не удастся?
— Твои ребята спрашивать разучились? На всякий случай договоримся так. Если не найдутся документы, то будем считать, что их и нету в природе. Самое главное, чтобы потом они вдруг не выплыли. А то тебе передо мной неловко будет.
На прощанье Старик произнёс скупо:
— Хитрить только со мной не вздумай. По-доброму предупреждаю.
Когда чёрный «Гранд Чероки» вырулил на проспект из двора и Кондрата, размещённого на заднем сиденье, уже никто видеть не мог, он медленно сложил пальцы в кукиш, внимательно осмотрел и с удовольствием продемонстрировал тонированному окну.
О том, что на Восточную Группу его вывел аккурат человек от Платона и по беспределу нарушать достигнутые когда-то договорённости было неправильно и не по понятиям, он старому приятелю Тимке напоминать не стал. Оно, конечно, помочь надобно, раз просят. Но это вовсе не означает, что Кондрат будет работать по свистку, как цирковая собачка. Не на того напал.
Глава 36
Отход
«Вступила в первый раз нога
На незнакомые от века
Чудовищные берега,
Не видевшие человека».
Они долго уходили по горам. Впереди Андрей, за ним Аббас, потом Дженни. Шамиль петлял вокруг, проверяя тропу и наличие возможных преследователей. Несмотря на тучность, передвигался он легко и бесшумно, возникал из темноты, кивал Андрею и пропадал снова. Иногда он оказывался вблизи от Дженни, ласково улыбался, от чего девушке становилось не по себе.
Ещё в летящем из Москвы самолёте она почувствовала, что добродушие повара — маска, под которой скрывается нечто страшноватое. А на тропе из аула уже точно поняла, что именно её пугает, когда, выглянув из-за скалы, услышала сдавленный крик и увидела оседающие на землю тела солдат. Маленький толстый повар оказался хладнокровным и умелым убийцей. И неизвестно, за что именно его приблизил к себе Ларри — за умение готовить или за умение убивать. Теперь Дженни осознавала, какой опасности ежеминутно подвергались она и Аббас в заброшенном здании клуба — кулинарных изысков Шамиль не проявлял, а, следовательно, и отправлен с ними был не за этим.
Судя по всему, нечто похожее ощущал и Аббас, заметно вздрагивавший при каждом появлении Шамиля.
Оставшись в очередной раз наедине с Дженни, Аббас прошептал:
— Они нас убьют. Толстый нас зарежет. Он ещё тогда хотел, когда нас в аул везли. Ему тогда начальник не разрешил. Давай тихо убежим. Когда он опять уйдёт, а этот отвернётся, давай убежим и спрячемся.
Но именно этого Дженни боялась больше самой лютой казни. После проведённых в клубе недель, пребывание в обществе Аббаса стало для неё пыткой.
Однажды ей попалась на глаза книжка, в которой рассказывалось о влюблённых, которых жестокие варвары привязали друг к другу и так оставили на несколько дней. А потом выпустили на свободу. Бывшие влюблённые разошлись в разные стороны, возненавидев друг друга.
Только теперь Дженни открылась суть истории, прочитанной мимоходом: даже для влюблённых такое испытание непосильно.
Если бы произошло чудо и Дженни и Аббас оказались на разных концах земли, да ещё если бы стёрлось из памяти их совместное подвальное существование, она была бы счастлива. Тем более что при этом её перестала бы мучить мысль о собственной глупости, из-за которой она ввязалась в кровавое месиво византийской интриги. Со взрывами, трупами и совершенно непостижимой системой отношений, где друзья и враги — одни и те же люди, с лёгкостью меняющие отношение друг к другу.
Восхищение автоматизмом инфокаровских операций, только усилившееся после знакомства с нестандартными фигурами первого плана, не то что начало ослабевать… Его вытеснило новое ощущение, возникшее там же, в подвале. Ощущение было странным и, скорее всего, ни на чём не основанным, ничем существенным не подкреплённым: Дженни все больше казалось, что инфокаровская империя, волею судьбы и отцов-основателей вознесённая на непостижимую высоту, застыла в самодовольстве и постепенно утрачивает не только наступательные навыки, но и способность адаптироваться к стремительно меняющейся среде.
Дженни удалось подслушать обрывки разговоров между Андреем и Шамилем. Она узнала, что приезжавший человек, специальный посланник будущего президента, захвачен в самолёте чеченскими партизанами, что большой отряд чеченских коммандос вошёл в аул, чтобы увести с собой её и Аббаса, и попал в тщательно подготовленную федеральными войсками засаду.
— О чём они там думают? — с горечью говорил Андрей. — Сразу надо было уходить, как только объявили, что самолёт тормознули. Я звонил, предупреждал… «Мы ещё не приняли решение», — передразнил он кого-то. — Решение они, понимаешь, не приняли… Чудом ушли, просто чудом… Если бы я им каждый час не долдонил, что войска подтягиваются, они бы до сих пор решение принимали. Президента они там, понимаешь, выбирают… На свою жопу! Довыбираются! Согласен?
— Ларри Георгиевич все правильно делает, — не соглашался Шамиль. — Всё же хорошо кончилось…
— Да не кончилось ни хрена! Что кончилось-то? Куда бежим? Ты не знаешь, я не знаю…
— Вот и хорошо, что не знаем. Раз не знаем, никто не знает. Значит, всё в порядке.
— Дурак ты, Шамиль. Извини, конечно. Как раз наоборот. Ничего не в порядке. Голову даю на отсечение — за нами идут.
Шамиль живо возразил.
— Я проверял. Никого не видел.
— Значит, такие идут, которых ты увидеть не можешь.