Приблизиться к владениям «Великого Могола» повелителя Индии, было сокровенной целью Петра. Только приблизиться!.. И Пётр написал своему резиденту в Персии, чтобы тот успокоил министров шаха, разъяснив им, что русские не желают завоёвывать Персию: «только по морю лежащие земли займём».
Но смелым предположениям Петра не суждено было осуществиться. После взятия Дербента начались затруднения с основным продуктом питания — с хлебом. Подошедшие к берегу двенадцать ластовых судов, груженных мукой, не могли пристать к берегу — не позволял внезапно поднявшийся жестокий северный ветер. Долго эти суда швыряло на рейде. И они дали течь. Команды, сутками откачивающие воду из трюмов, выбились из сил, а ветер не утихал. Оставалось одно: пустить суда к самому берегу — посадить их на мель. Так и сделали. Но муки, когда её выгрузили, подмокло и испортилось много. Ждали из Астрахани ещё тридцать судов с крупою и хлебом, но о них не было слуха.
Наконец капитан Вильбоа, командующий астраханским караваном судов, дал знать, что он только вошёл в Астраханский залив, а далее идти не решается, потому что суда в плохом состоянии и по открытому морю на них плыть в такую штормовую погоду опасно.
Тогда, оставив в Дербенте свой гарнизон, как в городе, уже принадлежавшем России, Пётр с остальным войском скорым маршем выступил к Астрахани.
Тяжёлым был переход…
«Только не отставать! — строго наказывал Пётр своим генералам. — А буде телега испортится или лошадь станет, тотчас из оглоблей вон и разбирать по рукам, что нужно, и по другим телегам, а ненужное бросить, но не отставать!.. И объявить под смертью — кто оставит больного и не посадит его на воз!»
В том месте, где река Астрахань отделяется от речки Сулак, Пётр заложил новый форпост — крепость Святого Креста, которая, по его мысли, должна была надёжно прикрывать русские границы, более надёжно, чем крепость Тёрки. Положение Терской крепости Пётр нашёл весьма неудобным, непрочным.
Для дальнейших военных действий Пётр снарядил из Астрахани два сильнейших отряда под командованием: один — генерал-майора Матюшкина, второй — полковника Шипова. Матюшкин был послан к Баку, Шипов — к Рящу.
Военные действия обоих отрядов были настолько успешны, что 12 сентября 1723 года уполномоченный шаха решил подписать с Петром договор, по которому к России отходили города Дербент и Баку, а также провинции на побережье — Гилянь, Мазандеран, Астрабад.
Пётр полагал, что он вполне достиг своей цели. В самом деле, если не через Хиву и не по Аму-Дарье, как он предполагал раньше, то через Астрабад русской торговле открывался путь в Индию.
Исполинские планы зрели в голове всероссийского императора. Но… они остались неосуществлёнными. Менее нежели через десять лет после его смерти занятые его армией города на каспийском побережье были уступлены обратно Персии, и восточная торговля Европы вынуждена была держать путь вокруг Африки.
20
Пётр вернулся в Москву в середине декабря, а в начале января следующего, 1724 года, прислал «Господам сенату» указ:
«Доносили нам обер-прокурор Писарев на барона Шафирова, что он, когда дело его слушали о почте, вон не вышел и назвал его вором, также и в иных делах противных; а барон Шафиров на него писал, что делает он, Писарев, по страстям, противно указу, которое дело ныне буду разыскивать».
Шафиров был обвинён «в нарушении указа, повелевающего выходить из присутствия тем, коих дела слушаются и судятся. В пренебрежении порядка и благопристойности в сенате. В присвоении суммы почтовых денег и в самовольном наложении таксы на письма. В пристрастии в рассуждении выдачи жалованья брату его». И «…у полковника Воронцовского взял в заклад деревню под видом займа, не дав ему ничего денег».
Самым тяжким было обвинение в казнокрадстве — «в присвоении суммы почтовых денег и в самовольном наложении таксы на письма». За одно это преступление уже грозило «лишение самыя жизни». И особый суд, назначенный Петром из сенаторов, в точном соответствии с законом, без колебания приговорил Шафирова к смертной казни.
Рано утром 15 февраля Ивановская площадь в Кремле уже кишела народом.
Кто-то в чёрном как смоль парике, зелёном кафтане с красными обшлагами и отворотдми сипло вычитывал с помоста «вины, за кои сенатор, подканцлер, барон Пётр Шафиров осуждён к лишению чинов, достоинства и самыя жизни». Зычные выкрики глашатая подхватывались студёным ветерком и доносились глухо, точно падали в вату.