Все сморились, а они с Петром Алексеевым как двужильные. А Данилыч — так тот не переставал сыпать поговорками, шутками.
— Солдат чести не кинет, хоть головушка сгинет! — Кричал: — А ну, братцы, сведём у турок домок в один уголок!..
Пётр так и записал в своей книжке: «Зачал служить с первого Азовского похода бомбардиром».
Алексашка ничего не записывал. Слабоват был по письменной части, больше на память надеялся; грамоту одолевал «самоуком», кто что расскажет, покажет, урывками; мог написать свои имя и фамилию. В раздаточных ведомостях на выдачу жалованья писал: «Александр Меншиков принял» или: «взял и списался», — и то царапал такими каракулями, что разобрать это можно было единственно по догадке. О своём прохождении службы — о чинах, должностях, датах, сроках — считал:
— Запишут, кому надлежит это ведать. А мы про себя и так помним.
Очень скоро, однако, оказалось, что средства, которыми располагал Пётр, недостаточны. Войско страдало от недостатка продовольствия, стрельцы отказывались повиноваться и разлагали этим всю армию; старые иноземные инженеры оказались неспособными на настоящее дело.
Были произведены два штурма, но оба не удались. Подведённые под крепостные стены подкопы больше повредили своим, нежели осаждённым. Адам Вейде, которому приписывали неудачу с подкопами, сделался предметом общей ненависти и несколько дней боялся показываться на глаза солдатам, стрельцам.
В консилии трёх генералов царили непримиримые разногласия.
А между тем азовский гарнизон получил подкрепления с моря.
Первый блин выходил явно комом. А Алексашка ещё подливал масла в огонь:
— Может быть, мин херр, преображенцев расставить, чтобы примером показывали стрельцам да солдатам, как дело-то делать?
— Мели, Емеля, твоя неделя! — отмахивался от него Пётр. — Эк что удумала умная голова — рассеять лучший полк?
— А если без нас, без преображенцев-то, не выходит? Пётр помолчал, потом сердито ответил:
— Должно выйти… Отстань, смола, не твоего ума дело!
— А Тиммерман, — не унимался Данилыч, — ну какой толк от этого дряхлого немца? Он тебя, мин херр, числительнице обучал, а сам простого счета не знает… «Подкоп под турок вели, а своих в землю свели», — толкуют про немцев солдаты. Истинно! Ни одного турка не задели, а своих сколько они погубили этими треклятыми подкопами!.. Инжене-еры мусорные! Трём свиньям пойла разлить не сумеют, а туда же, подко-опы!..
— Знаю, — оборвал его Пётр, — какой Тиммерман инженер, а Брант корабельщик. Ну, а что сделаешь, когда лучших не сыщешь?
— Учили они нас с огненными шестами на штурмы ходить, а тут… шершни летают, ядрами лупят!
— Сразу ничего не бывает.
— Да генералы и теперь на консилии лаются. Кто из них прав, чёрт те знает…
— Что-о! — Пётр вскочил, дёрнул шеей. — Суёшь нос, проходимец! — Схватил дубовую трость.
Но Алексашка успел бомбой вылететь из палатки.
Сентябрь стоял тихий и тёплый. Будто отуманенное, солнце в ясном голубом небе с белыми круглыми облаками ещё грело по-летнему, но уже пожелтели травы и листья, полетела над полями лёгонькая радужная паутинка, птицы перед отлётом за море уже начали собираться в дружные стаи. Надвигалась осень, а с ней неизбежные ненастье, распутица, холод. Возникали вопросы: как дальше, глубокой осенью, стоять войску в открытой степи, под проливными дождями, как подвозить по раскисшим черноземным дорогам провиант, боеприпасы, фураж?
К тому же в лагере начались повальные болезни солдат, падеж лошадей. Пётр вынужден был снять осаду Азова.
Не больше сделано было Шереметевым и Мазепой в низовьях Днепра.
9
Первая неудача не заставила Петра отказаться от намерения овладеть Азовом — наоборот, с изумительной энергией начал он готовить новые средства для обеспечения успеха второго похода.
Убедившись, что многоначалие в армии пагубно, Пётр назначил главнокомандующим над всеми войсками боярина Алексея Семёновича Шеина, приобретшего некоторый опыт в прежних крымских походах. Очевидно было также и то что Азова не взять, если не будет заперт вход в него с устья Дона. Для блокады крепости с моря нужны корабли. И Пётр принял решение: построить флот в течение осени и зимы.
Местом для постройки судов был назначен Воронеж. В городе этом, окружённом со всех сторон хорошим корабельным лесом, судостроение велось издавна ещё потому, что главным образом отсюда шёл сплав «жалованья» — хлеба, сукон, холстов и военных припасов, — отпускаемого государем донскому казачьему войску.