— КАЛИТКА, НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!
Стоило поднять глаза, как я понял, что прямо на меня летит здоровенный безголовый палтус. На вид килограмм десять и вроде бы ничего в этом страшного, но… Замороженный, сука. Ледяной вот прямо насквозь. Увернуться от него у меня не было никакой возможности, рыбина была уже слишком близко, в считанных сантиметрах от лица.
Время загустело. Секунда стала равна году и, клянусь, я отчётливо услышал этот ни с чем несравнимый запах палтуса. Морской; свежий и солёный аж до одури. Что странно, так как он заморожен. А еще припомнил мгновенно ворчание моей первой жены, Катюхи. «Сорок лет мужчины не отмечают, Вася. Плохая примета.» Мда. Примета и впрямь не очень.
И ещё. Напоследок я успел заметить кое-что ещё. Тоскливо-отсутствующий взгляд из-под очков со сломанной дужкой. И всё-таки… почему же именно «Калитка»?
Кажется, выжил.
Да не, не кажется, точно выжил. Я мыслю, а следовательно существую.
Вот только странностей в этом самом существовании хватало прямо с порога. И каждую из них я внимательно обдумал ещё до того, как открыть глаза. Во-первых, вместо пиканья кардиограммы первым делом я услышал кряканье уток. Скажем прямо, для больницы это не совсем обычно.
Во-вторых, я не ощутил головную боль. Как-то уж так вышло, что по жизни черепно-мозговые травмы обходили меня стороны, — да я и сам не искал с ними встречи, — так что не имею понятия, как именно они должны ощущаться физически.
Но голова должна болеть! Должна, блин! Даже если черепушка выдержала и не треснула, то что-то там внутри обязано было сотрястись. Однако вместо этого, наибольший дискомфорт для меня сейчас почему-то представляли затёкшие руки и ноги. Может, палтус отправил меня в кому? Может, голова уже зажила, а я очнулся спустя двадцать лет?
Ладно, пора бы уже разобраться что к чему. Не без усилий, но я таки открыл глаза и сразу же опешил.
Точнее, удивился.
Если еще точнее — охренел!
Вместо больничной палаты, я находился в тесной и тёмной комнатушке с очень низким потолком. Прямо передо мной стоял прикрученный к полу столик, а сразу за ним круглое маленькое окошко. Иллюминатор. Тут же я почувствовал, что всю комнату слегонца покачивает на волнах.
Я в каюте. Я, блин, на воде! Плавучий госпиталь? Да хрен там, обстановка вокруг какая-то уж больно холостяцкая. Вон в углу стул-гардероб, на спинку которого набросана куча вещей. Вон стопка книжек. Вон фасовочный пакет с мыльно-рыльными принадлежностями: бритва, зубная щётка, дезодорант.
Но едем дальше! Внезапно, в правой моей руке оказалась крепко зажата фотография девушки. В рамочке-сердечке, всё как полагается. Кое-как согнув руку в занемевшем локте, я присмотрелся повнимательней: девушка на изображении была юна и сдобна в правильных местах. Черноволосая, светлоглазая и чуть щекастенькая, ну прямо прелесть.
А ещё я сразу же уловил в ней что-то такое, театральное. Но! В любом случае, вижу я её впервые. Отложив фотографию, я перевёл взгляд на свою левую руку, а там ещё интересней. Баночка снотворного. И последний паззл этой картинки — пустая бутылка водки на столике прямо передо мной. А ещё написанное от руки письмо, которое она придавливает.
Нездоровое что-то со мной происходит, явно нездоровое. Освободив руки, я взялся за письмо и принялся читать:
'Дорогая Александра! Я очень надеюсь, что люди, которые найдут предсмертную записку, уважительно отнесутся к моей последней просьбе и передадут письмо вам.
Александра!
Я любил вас! Пусть мы никогда не были знакомы, я вас боготворил! К сожалению, я простой повар и никудышный маг, так что не смогу предложить вам ровным счётом ничего. Не смогу обеспечить тот уровень жизни, к которому вы привыкли. Да чего уж там? Я даже не смогу привлечь вашего внимания, поскольку путь в мир аристократии для меня закрыт по факту рождения.
И от осознания того, что мы никогда не будем вместе я терзаюсь, Александра! Каждый день и каждый миг я чувствую боль моего разбитого сердца! И я так больше не могу!
Прощайте, Александра! Нет, не так… Прощай, Саша!
Ваш самый преданный фанат, Василий Каннеллони.
PS: в моей смерти прошу винить только меня'.
Чушь какая-то.
Тем не менее я перечитал её ещё раз. Затем ещё. И ещё. И с каждым прочтением вопросов у меня становилось гораздо больше, чем ответов. Какой ещё, нахрен, «никудышный маг»? Какой, нахрен, «мир аристократии»? А самое главное! На кой-чёрт этой Саше-Александре, — я так понимаю, что это именно она изображена на фотографии, — вообще нужно знать про переживания господина Каннеллони, раз они не были знакомы? И да, Василий Каннеллони? Серьёзно⁈