Она посмотрела вперёд, туда же куда смотрел и он. Впереди была только парковка с выцветшими от времени полосами да заброшенная детская площадка с покосившимися каруселями и поваленной на бок горкой. Она напоминала поверженного коня, раненого в бою.
Затянувшись в последний раз, она бросила окурок себе под ноги.
Она очнулась внезапно, как от удара по лицу. Резко сев боль яркой вспышкой разорвалась в ее голове и разлетелась по всему телу осколками. Она застонала и медленно легла обратно, прикрыв глаза. Всё её тело болело настолько, что она больше не предпринимала попыток встать или даже пошевелится.
– Эй, ты жив? – услышала она сильно ломанный русский. Открыв глаза и повернув голову на звук голоса, она увидела напротив себя двух парней-азиатов, которые смотрели на неё с мрачным беспокойством. Они сидели на старой панцирной кровати. Она поняла, что лежит на такой же. Футболки с растянутым воротом, дешёвое трико и сланцы говорили об их незавидном материальном положении. Студенты или просто работяги из соседней страны, ехавшие сюда в поисках заработка. Окинув взглядом комнату, насколько ей позволяло положение её тела, она увидела высокий потолок в желтых пятнах. Видимо в дождь ему приходиться нелегко. Стены покрашены в больнично-холодный зелёный оттенок, четыре кровати-односпалки по две в ряд у каждой стены. Общага. Пахло дешевыми сигаретами, луком, какими-то специями и по́том. В углу комнаты один на другом стояли потёртые баулы, из которых торчало разноцветное тряпьё. Между двух кроватей стоял деревянный стол с облезшими ножками. На нём стояли две миски и чёрный от копоти маленький чайник.
– Где я? Что произошло? – даже шепот доставлял ей боль.
– Там был большой огонь. Мы нести тебя сюда. – Все тот же мрачный тон и странный акцент.
Рот был сухим, она мечтала о глотке воды хоть какого качества. Голова трещала, и она положила свою вечно холодную руку себе на лоб. Она часто так лечила головную боль сама себе. «Нужно идти» – подумала она и с трудом начала подниматься. Встав, её качнуло, и она схватилась за металлическую спинку кровати, едва не упав. Её «спасители» даже не пошевелились. Просто смотрели на неё немым укором. Проделав свой долгий путь до двери, она вдруг остановилась и спустя несколько секунд обернулась к ним.
– Со мной был парень. Где он? – взволнованно спросила она.
Они переглянулись и сказали что-то друг другу на своем ей незнакомом языке. У неё заныл желудок.
– Его нет больше. Гореть. Ты курил и ты вина.
Ее качнуло снова, и она прижалась к дверному косяку, заляпанному чёрными пальцами. Не моргая, смотрела в раскосые глаза парня, что сидел справа. В них было только осуждение.
– К-к-как сгорел? Там кругом были только камни! Камни не горят! Их невозможно поджечь брошенной сигаретой! Они ведь холодные… – её голос сломался, она почти кричала. Она уже не видела своих собеседников из-за собравшихся в глазах слёз. Они стали просто размытым пятном. Она сдавила рукой рот, чтобы сдержать рыдания, но от этого, казалось, её плач стал ещё громче. Оглушая, он разносился по всему этажу. Слёзы выжигали ей глаза. Грудь сдавливал тугой корсет боли. Он трещал по швам, давя на кости грудины. Ей казалось, что они сейчас сломаются и осколки врежутся в легкие и желудок. Она прижала кулак к ложбинке между грудей, где теперь находилось ее сердце и дергалось в адской пляске. Закрыв веки, она по косяку опустилась вниз и зарыдала.
Она шла, и подошвы её кед противно шаркали о землю. Внутри было пусто, упав сейчас, она просто бы рассыпалась на песчинки, как старая посуда. Припухшие глаза смотрели прямо, не разбирая дороги. Она просто шла туда, где видела его последний раз. Уже издали она почувствовала отвратительно горький запах гари, от которого скребет горло, и лёгкие хотят вывернуться наизнанку. Запах тоски и смерти.
Теперь здесь всё было по-другому, хоть огонь и тронул только камни, но их сожрал полностью. В том же равнодушном безмолвии стояла перекошенная карусель, а парковка была так же пуста. В воздухе летали комья пепла. Медленно, деловито, сводя с ума. Она провела много времени в одиночестве, можно сказать большую часть своей жизни. Но так, тоскливо до тошноты, не было никогда. Мысли впервые причиняли физическую боль. Она шагнула в пепелище и тут же задела что-то ногой. Присев на корточки, из кучи тлеющего «ничего» выудила полусгоревший кусок материи. Рука метнулась ко рту, судорожно сжав его, сдерживая рвотный позыв. Обрывок куртки. Той самой, чёрно-синей, в которую он был одет, и которая так оглушительно для неё шуршала, когда он целовал её на лестничной площадке. Теперь она поверила во всё. Боже…