ГЛАВА XLVII О различии между женщинами и мужчинами
Король Ричард приказал наказать виновников бунта, каких отыскали. Троих повесили, одного за грабеж, двух других — за поджог. Евреи, с перепугу покрестившиеся, чтобы спасти себе жизнь, в христианство, вернулись к своим прежним обычаям. Ричард разослал гонцов по всем графствам Англии с запретом налагать руки на иудеев и предписанием для них королевского мира.
Ноны сентября были посвящены принятию присяги на верность. Сначала королю Ричарду присягнуло духовенство: епископы и настоятели монастырей, затем присягали графы и бароны земли английской.
Джованни не приносил присяги новому королю как епископ Силфорский, ибо, когда де Бельвар спросил у Ричарда совета на его счет объяснив, в каком странном положении тот обретается, можно сказать, выгнанный из своей епархии, вернее даже, едва спасенный из рук убийц собственных каноников и паствы, король посчитал, что лишенный всякого дохода, бывший ли, настоящий ли епископ в изгнании не представляет для него ровно никакого интереса, и оставил решение силфорской проблемы на усмотрение намеченного на иды сентября все-английского церковного собора в Пайпуэлле.
— При таких условиях, что вы рассказали, милый граф, этот епископ не сможет мне ничем помочь, так же как не сможет и никак навредить, — философски заключил Ричард. — Дело терпит.
Епископ Гуго Честерский, вернувшийся из изгнания вместе с архиепископом Кентербери и еще не успевший даже поглядеть на свою епархию, вместе с прочим духовенством, участвовавшим в коронации Ричарда, дожидался церковного собора и не придумал ничего лучше, как присоветовать графу обратиться за помощью к папскому легату, который должен был прибыть в Англию в самом скором времени.
Де Бельвару и Джованни оставалось только ждать.
А пока суд да дело, граф сговорил вторую свояченицу, Мабель, за барона д'Обиньи, а третью, Агнес, за Анри де Феррэ, сына четвертого графа Дерби.
Матримониальные заботы не слишком обременяли де Бельвара, развлечениями же и пирами он откровенно пренебрегал, проводя при дворе столько времени, сколько было необходимо, чтобы не показаться отъявленным невежей, ибо находил общество Джованни куда милее, нежели компанию кого угодно другого.
Мод уехала жить при королеве Элеоноре, где высокородное общество должно было подготовить невесту графа Хантингдонского к достойному принятию ответственности ее нового положения. Ей предстояло выучиться быть строгой, но приветливой, мудрой, но ненавязчивой, почтенной, но умеющей развлекаться, приятной собеседницей, внимательной и снисходительной слушательницей, не позволяющей себе зевать даже во время самых занудных россказней своего супруга или его гостей, знающей, как настоять на своем, не вступая в споры, ценящей изящное остроумие, ловко отличая его от пошлости. Ей требовалось выучиться дарить свое внимание кавалерам, не преступая скромности, короче говоря, освоить сложную науку быть дамой.
С тех пор как Мод покинула дом Овильо, Джованна часто скучала одна, а между тем ей очень хотелось поговорить о таких вещах, что нельзя поверять слугам. Брат был рядом, но всегда занимался своим графом, слишком редко оставлявшим Джованни в полное распоряжение сестры. Наконец ей представился удобный случай, де Бельвар уехал ко двору, и она усадила брата рядом с собою.
— Вы гадкий, милый мой братец, очень гадкий человек, — вздохнула Джованна, надувшись на него то ли в шутку, то ли всерьез. — Вы всегда смотрите в одну сторону, туда, где находится ваш ненаглядный де Бельвар, словно те цветы, что поворачиваются всегда навстречу солнцу, мне же от вас достаются лишь случайные взоры.
— Неправда, — запротестовал Джованни.
— Нет, правда, не спорьте, мне лучше знать, ведь со стороны всегда виднее, — остановила его сестра. — Вы так счастливы, что даже пожелай вы это скрыть, у вас ничего не выйдет, у вас все на лице написано.
Джованни прижал ладони к щекам, словно и вправду стремясь скрыть оказавшиеся столь явными знаки своего счастья, его пальцы показались ему холодными.