— Когда? — воскликнул король Англии.
— Язычники будут попирать Град Господень в течение сорока двух месяцев, — ответствовал монах.
— Отчего так долго? — разочарованно спросил Ричард, не дав себе труда посчитать, что если отмерять время от взятия Иерусалима Саладином, сорок два месяца уже подходят к концу, и чтобы успеть к сроку, крестоносцам надо бы поспешить с отплытием, причем вовсе не ради помощи осаждающим Акру, а для ускоренного марша прямиком к Святому Граду.
— Имей терпение, — как ни в чем не бывало принялся увещевать короля старец, — Бог дарует тебе победу над врагами Его и вознесет имя твое над именами всех князей земли. Вот что приготовил тебе Господь, и Он восхотел, чтобы это пришло на тебя. И ты прославишь Его, а Он прославится в тебе, если ты будешь упорен в начатом деле. Радуйся тому, на что ты избран, и помни, все происходящее в чувственном мире, каждый наш поступок, даже каждое наше намерение, отражается в мире духовном и мистическом. Все запечатлевается там! — монах вскинул руку вверх, указуя на Небеса, — и там! — он ткнул пальцем вниз, словно волевым усилием пробивая земную твердь до самого ада. — Грехи человеческие затемняют солнце праведности, уязвляют стопы нашей матери Церкви, коими она топчет их, стремясь искоренить, а они кусают и жалят ее в бешеной злобе своей. Истреби в самом себе всю неправду, и тогда Господь попустит тебе так же истребить проклятых язычников. Будь достоин отвоевать Землю Обетованную!
Эти слова старца произвели такое глубокое впечатление на Ричарда, что он побледнел и тихо просидел до конца диспута, пораженный вечным значением своего жизненного пути и подавленный величием миссии, возложенной на него Господом.
А велеречивый монах долго еще продолжал разглагольствовать на свою излюбленную тему скорого преображения мира. По его учению выходило, что несчастья и потрясения нынешнего времени: потеря христианами Иерусалима, множество ересей, разные прочие невзгоды — не что иное, как свидетельства перехода человечества от одной эпохи, шестого своего возраста, в другую — последний свой, седьмой возраст — Царство Духа, вечную субботу, а основание великих цистерцианских монастырей в Сито, Ла-Ферте, Понтиньи, Клерво и Моримунд, подобных пяти воздвигнутым апостолом Петром церквям, — явное свидетельство обновления религиозной жизни, ибо согласно старцу из Калабрии Духовная Церковь грядущего — это мистическая созерцательная церковь монахов, символом которой является Дух Святой.
— В конце времен христианство исполнится, — говорил он, воодушевляясь все более и более, — церковь Петра претворится в церковь Иоаннову, когда в ее лоно войдут отвергнутые ранее члены — греки и иудеи, а Вечное Евангелие будет служить непосредственным сообщением между душами верующих и Духом Святым. Ведь было время, в котором люди жили по-плотски, время врачующихся, — пояснял монах, — когда самым большим свидетельством Божьего благоволения являлась для людей многочисленность потомства по крови. Такое время считается до самого Христа, начало Которого в Адаме. Другое время, в котором жизнь идет между тем и этим, то есть от плоти к духу, надо полагать, до самого нашего настоящего времени, такой период, начало которого заложено от Елисея пророка или от Осии, царя Иудеи. Это второе время священства, когда достойнейшие мужи имеют в себе основание радоваться не плотским детям, но духовным, созданным делами подвижничества и учительства. Третье, в котором жизнь идет в духе, очевидно, вплоть до конца света, время, начало которого — от дней блаженного Бенедикта, когда духовная жизнь обращается от внешности во внутренность, и каждый ревнует о своем совершенстве. И как Ветхий Завет для плотских, Новый — для служения апостольского, а бенедиктинский устав — для монашествующих.
— Видали мы монаха, хвалящего монахов, — тихо вполголоса проговорил Филипп, но достаточно внятно, чтобы сидящие рядом, в том числе и английский король, прекрасно расслышали его слова, ибо король Франции хотел дать понять окружающим, что его собственный утонченный мистицизм не выносит соседства со столь грубыми поделками.
Ричард бросил в сторону Филиппа возмущенный взгляд оскорбленного в лучших чувствах простеца, жадно внемлющего разным байкам, преподнесенным с должной важностью.