На улицах Силфора в ту пору встречалось мало народу, горожане были в полях. Только из ремесленных кварталов поднимался шум и гомон. На площади играла стайка ребятишек, они разбежались при виде всадников. Старая церковь Святой Марии выглядела слишком маленькой для кафедрального собора. Джованни и сержант спешились перед папертью. Церковь стояла на запоре. Рядом нигде не было видно ограды жилища каноников. Джованни прошел вдоль церковного фасада. За кладбищем на огороде копошились несколько человек, мужчины и женщины, среди заросших травой могил ползали чумазые малыши.
— Вон тот, с тяпкой, по-моему, главный, — сказал сержант. Джованни неуверенно пошел вперед, оступился, де Молен поддержал его под руку:
— Осторожно, мессир.
Работающие на огороде люди как по команде разогнули спины и обернулись в их сторону.
— Слава Иисусу Христу! — поздоровался Джованни на латыни.
— Во веки веков. Аминь. — Люди поклонились, и тот, кого сержант назвал главным, сказал что-то на местном языке.
— Он спрашивает, что нам нужно, — перевел де Молен.
— Кто-нибудь из вас понимает латынь? — спросил Джованни. Люди переглянулись, пожали плечами.
— Скажите им, что я их новый епископ, — обратился Джованни к сержанту по-французски.
Де Молен передал слова Джованни, как мог. Люди вновь переглянулись.
— Сержант, скажите, что я назначен Папой, они должны были меня ожидать, что при мне есть облачение, и бумаги, и…
— Мессир, — перебил его де Молен, — я не смогу все это перевести.
У Джованни опустились руки.
— Вы мне не верите? — обратился он по-французски к растерянным поселянам.
«Главный», кажется, догадывался о смысле сказанного.
— Я, — он отбросил тяпку и указал обеими руками себе на грудь, — я декан этой церкви, Брендан.
Джованни подумал: «Все-таки хорошо, что церковные должности всюду одинаковы».
— Джованни Солерио да Милано, — представился он в ответ.
— Схожу, поищу монахов с вашей телегой, мессир, — сказал де Молен.
Оставшись без поддержки сержанта, Джованни совсем растерялся, не знал, что говорить и на каком языке. Но просто так стоять посреди огорода перед настороженными, исподлобья разглядывающими его людьми было невыносимо.
Декан Брендан, пойдем со мной, Джованни решил говорить по-латыни, так он подчеркивал свое духовное звание и избегал лишнего напоминания о нормандцах.
Декан только отрицательно помотал головой: «Не понимаю». Джованни сделал приглашающий жест и отступил назад к церкви. Тогда декан неуверенно кивнул, вытер руки об себя, опустил засученные рукава и пошел за Джованни.
— Нам придется как-то общаться, у нас просто нет выхода, — медленно проговорил Джованни. — Постарайся.
Декан опять кивнул, хотя вряд ли понял хоть слово. Как бы то ни было, усилия Джованни увенчались успехом, декан подозвал к себе мальчишку постарше и дал ему какое-то поручение. Джованни разобрал только слово «архидьякон», но это значило, что они станут его слушать.
К церкви подъехали сержант и монахи на телеге. Джованни показал декану содержание сундука с облачением. Декан продолжал молча кивать. Прибежал мальчишка, он принес ключи от собора. Вслед за мальчишкой пришли еще несколько человек. Джованни им представился, они поклонились. Решили внести сундуки в церковь. Мальчишке поручили заботу о лошадях.
— Я поеду, пожалуй, — предложил сержант.
— Так скоро? Как я могу отблагодарить вас, сержант де Молен? — растерянно спросил Джованни.
— Да бросьте, мессир, я сегодня затемно еще в Стокепорт успею, а у вас здесь и без меня забот хватает.
— Спасибо вам.
— Ерунда, — смутился сержант.
Они помялись, стоя друг против друга, потом обнялись.
— Храни вас Господь, сержант де Молен.
— Прощайте, мессир.
Монахи на прощание решили вдруг проявить почтение и по очереди поцеловали Джованни руку. Он благословил их, махнул в последний раз сержанту и пошел осматривать свою церковь.
Собор Святой Марии города Силфора представлял собою печальное зрелище: всюду были ветхость и запустение. Декан Брендан разводил руками, повторяя, по-видимому, единственное слово, которое он затвердил на французском: «l'argent»[2]. При этом он энергично тряс головой: «nо, nо».
— Ясно, — Джованни решил, что ему стоит запастись терпением и снисходительностью.
Прибежал, запыхавшись, длинный тощий мужик с лошадиным лицом и беспокойно бегающими глазами. Это оказался архидьякон Фольмар. Он тоже не понимал ни латынь, ни французский. Архидьякон сразу не понравился Джованни, но как можно судить о человеке лишь по внешности? «Терпение и снисходительность», — напомнил он себе.