Если задуматься, то сколько людей запомнили меня и будут скорбить о моей кончине? Вероятно, что Синджед ещё сильнее закроется и глубже погрузиться в свои размышления, а Силко окажется невероятно раздражён о погибели своего лучшего алхимика, но… и всё?
Я желал оставить свой след в этом мире, и это точно удалось — один динамит навсегда покроет моё имя, если его всё-таки впишут в историю, реками крови. Особые и очень эффективные лекарства также заметно повлияют на Пилтовер, и, возможно, на весь мир, однако вспомнит ли кто-то их настоящего создателя?
А то что-то мне кажется, что слишком велик шанс варианта, где моё имя будет стёрта и заменено кем-то другим, более «продаваемым». Кем-то из Верхнего города, что сможет предоставить всему миру новые достижения их «великих умов». А умы-то безусловно великие, если они смогут найти мои записи и выдать за свои…
Темнота начала менять давить, стоило только задуматься об этом. Я никогда не желал сидеть без дела, а после первой погибели противился позволить кому-то решать за меня мою судьбу — однако к чему это привело меня?
Что живя идиотским стариком, что не успевшим познать жизнь как ребёнок, разве это честно — умереть в шаге от исполнения моей главной мечты самому обрести магию? Бессмысленно погибнуть, пройдя столько испытаний и потратив на работу драгоценные годы? Я был против подобной судьбы. Если уж и умирать, то хотя бы распробовав магию на вкус.
В этом океане тьмы начали появляться первые огоньки и вспышки различных цветов. Желание жить наполняло меня, и с каждой секундой оно росло сильнее. Гнев и ярость — вот два лучших ингредиента против апатии.
Я — тот, кто дважды уже смог сбежать из цепких лап смерти, так что мешает в этот раз? Моя кровь должна буквально искриться от количества различных зелий и химикатов в ней, так почему бы в очередной раз не произойти какому-нибудь чуду, что спасёт меня? Я не могу умереть вот так — снова забытый и никому не нужный…
Мысли начали наполнять меня гневом, и постепенно разрушать эту поганую тюрьму тьмы вокруг меня. Постепенно ко мне возвращались чувства, однако ярче них всех сияла одна нить ощущений — будто бы связывающая мою душу с чем-то далёким, но в то же время таким удивительно близким. И так как ни руки, ни ноги меня больше не слушались, я потянулся именно к ней.
Чего бы это не стоило, какие риски бы не пришлось учесть — но я выживу, встану и продолжу своё движение.
.
Мерцание являлось лучшим средством по преобразованию плоти и ума любых живых существ, однако это воздействие не было случайным и безумным, каким бы оно не казалось на первый взгляд.
Порождения и их создатель были связаны нитями, которые дают невероятный контроль, даже если простой человек их не ощущает. Каждое из созданий понимало, кто является их творцом, и могли ощутить его запах среди многих тысяч других. А одна слизь, пробовавшая даже его кровь, имела значительно более глубокую связь со своим создателем и королём.
И стоило первой капли крови их творца пролиться, как они сразу поняли, что он в беде. Существа начали выть, биться о стенки своих клеток и тюрем, яростно шумя и желая вырваться любой ценой. Зак продолжал спокойное шевеление, однако даже самый развитый из них постепенно начинал чувствовать самое близкое к тревоге, что мог.
Но стоило Виктору пострадать от взрыва, они все прекратили движение. И сиреневокожий оживший труп, и армия разумных человекоподобных крыс метр ростом, и просто самым странным монстрам. Потому как поток ярко-зелёной слизи резко начала сжиматься, чтобы через секунду копьём пробить стенки своего вольера.
Зак сразу же начал с помощью десятков своих ложноножек открывать клетки со своими собратьями, одновременно обрадованных свободе, но в то же жаждущих спасти своего создателя и короля. Несмотря на своё безумие, они ценили его, и были готовы пожертвовать собственными жизнями ради его блага.
Хотя, конечно, это не означало, что они резко стали здравомыслящими и разумными индивидами. Мерцание преобразило их тела, но также не посчадило разум.
Сиреневокожий двухметровый оживший труп начал неуклюже надевать на себя единственный лежащий на столе халат, который едва не рвался от натяжения — бугры мышц и непропорционально длинные конечности делали из него кого-то, лишь отдалённо похожего на человека.