— Ха! — сказала мисс Кэрридж. — Сэкономить? Должна ли я тогда понять, что вы полагаете, будто я буду посылать мистеру Куигли тот же счет и отдавать вам десять монет?
— За вычетом положенных комиссионных, как обычно, — сказала Селия.
— Это в высшей степени оскорбительно, — сказала мисс Кэрридж, ломая голову над тем, как сделать это менее оскорбительным.
— В каком смысле? — сказала Селия. — Мистер Куигли нисколько от этого не пострадает. Вы жертва обстоятельств. Вам нужно жить. Вы делаете одолжение нам, мы делаем одолжение вам.
Объединение с Мерфи притупило профессиональные способности Селии убеждать. Что оживило их сейчас — это не желание преуспеть в переговорах с мисс Кэрридж в том отношении, в котором он потерпел поражение, а неодолимое стремление оказаться в комнате старикана.
— Возможно, это так, — сказала мисс Кэрридж, — но тут дело в принципе, дело в принципе. — Ее лицо приняло выражение глубокой сосредоточенности, почти муки. На то, чтобы примирить принцип подобной трансакции с ее представлением о честности, требовалось немного времени, коротенькая молитва и, возможно, даже медитация.
— Я должна пойти и испросить совета, — сказала она.
После приличного промежутка времени, требуемого для тщательного самоанализа, в течение которого Селия укладывала вещи, мисс Кэрридж вернулась — лицо ее было безмятежно. Оставалось всего одно маленькое дело, которое нужно было урегулировать до того, как мог начаться процесс взаимной помощи, а именно точное значение «комиссионных, как обычно».
— Десять процентов, — сказала Селия.
— Двенадцать с половиной, — сказала мисс Кэрридж.
— Очень хорошо, — сказала Селия. — Я не могу торговаться.
— Я тоже, — сказала мисс Кэрридж.
— Если вы справитесь с теми двумя чемоданами, — сказала Селия, — я смогу справиться с креслом.
— Это все, что у вас есть? — сказала мисс Кэрридж с презрением. Ее раздражало, что Селия принимала как должное божественную снисходительность.
— Все, — сказала Селия.
Комната старика была вполовину меньше, чем их, вполовину ниже, вдвое светлее. Стены и линолеум были такие же. Кровать была крошечная. Мисс Кэрридж не могла себе представить, как они вообще собираются на ней помещаться вдвоем. Когда оно не подогревалось алчностью, воображение мисс Кэрридж было из разряда слабейших.
— Клянусь, не хотела бы я спать в ней вдвоем, — сказала она.
Селия открыла окно.
— Я полагаю, мистер Мерфи будет подолгу бывать в отлучке, — сказала она.
— Ах, что же, — сказала мисс Кэрридж, — у всех у нас свои неприятности.
Селия распаковала свой чемодан, но не трогала чемодана Мерфи. День клонился к вечеру. Она сбросила с себя одежду и села в кресло-качалку. Теперь тишина над головой была другой тишиной, не давящей. Тишиной не безвоздушного пространства, а заполненного, не сделанного вдоха, а неподвижного воздуха. Неба. Она закрыла глаза и в душе пребывала с Мерфи, мистером Келли, клиентами, своими родителями, с другими людьми, с самой собой, когда она была девочкой, малым ребенком, младенцем. В клеточке своей души, щипля паклю своей истории. Потом это кончилось, дни, и места, и вещи, и люди — все раскрутилось и развеялось, она лежала, и у нее не было никакой истории.
Ощущение было необыкновенно приятное. Мерфи не вернулся, чтобы сократить его время.
Порядок, введенный Пенелопой, был подорван, на следующий день и на следующий за следующим это повторилось снова, вновь ее жизнь разматывалась виток за витком, подобно растрепанной бечевке, прежде чем она могла улечься в райской невинности дней, мест, вещей и людей. Мерфи не вернулся, чтобы изгнать ее оттуда.
На следующий день была (если наши расчеты верны) суббота, и мисс Кэрридж объявила, что придут убирать большую комнату и могут также убрать заодно и комнату старикана. Обе они по-прежнему считали и называли комнату наверху комнатой старикана. Пока уборщица будет там возиться, Селия может подождать внизу, в большой комнате.
— Или, если предпочитаете, со мной, на нижнем этаже, — сказала мисс Кэрридж жалким, робким голосом.
— Вы очень добры, — сказала Селия.
— Я очень рада, — сказала мисс Кэрридж.
— Но думаю, мне следовало бы пойти пройтись, — сказала Селия. Она не выходила из дому более двух недель.
— Как вам угодно, — сказала мисс Кэрридж.
На ступеньках дома Селия, уходя, встретила прибывшую уборщицу. Селия отправилась в сторону Пентонвилля той особой развязной походкой, которой нельзя было скрыть. Уборщица долго смотрела ей вслед, широким движением вытерла нос со словами, хотя не было никого, кто мог бы их слышать: