Она взглянула на его дрожащие руки. Он не был больше мужчиной, он вновь превратился в маленького мальчика из переулка, жалующегося: "Это нечестно. Дядя ударил меня. Он сильнее меня, он столкнул меня в канаву". И она вытирает ему нос и щеки и успокаивает: "Не бойся, я буду присматривать за тобой", - чувствуя, как ее охватывает ярость, как в ней разгорается желание схватить первое, что попадется ей под руку, и бежать за обидчиком. Она еще раз прочла объявление в "Газетт".
- Не беспокойся, Чарли, я добьюсь, чтобы тебя восстановили.
- Как? У тебя больше нет никакого влияния. Ты сама лишилась работы. Нам конец. - Он рухнул на стул. Волосы взлохмачены, китель забрызган грязью, пуговицы нечищены. - Поверь мне, у меня не было никакого шанса. Мне давно было известно. И ты знала, но обманывала себя. Все эти несколько недель в Эксмуте ты притворялась, как будто все хорошо, будто Его Королевское Высочество сам предложил тебе пожить в этом доме и ждет не дождется осени, чтобы вновь с тобой увидеться. И что же будет осенью? Ты приспособилась к Локтону, ты всем говоришь, что тебе нравится деревенский воздух, что герцог попросил Коксхед-Марша присматривать за тобой, что твои счета оплачивают Молтби и Маннерс. Разве ты виделась с Его Королевским Высочеством? Ни разу. Даже писем не получала. Он порвал с тобой навсегда, и все на свете знают об этом. Но ему этого оказалось мало, он приставил ко мне своих шпиков, и теперь я уволен. И Джорджа тоже выгонят. Больше кадетов в Марлоу не принимают, набор окончен. Я слышал об этом от одного офицера.
Он рассмеялся, и казалось, что его смех звучит из прошлого. Он напомнил ей о душном воздухе переулка, о вони сточных канав, о плаче детей, о затхлой еде, о том, как мать звала их из кухни, о пиве, которое разливал по столу Боб Фаркуар.
- Бога ради, придержи язык.
- С чего это? Ты меня воспитала, я следовал за тобой всю свою жизнь. Ты научила, к чему стремиться. "Стремись к самому верху, - говорила ты, - как будто ты никак не можешь получить то, что хочешь. Я помогу тебе получить все". Так ты говорила с самого начала. Мое первое назначение, потом перевод, повышение. Все доставалось легко, мне был обеспечен успех. А потом, из-за какой-то проклятой ссоры, ты портишь свои отношения с герцогом и превращаешь мою жизнь в кошмар. Мне приходится страдать из-за твоей глупости. И не только мне, но и Джорджу, девочкам, всем нам.
Он разрыдался, истерически, как ребенок, возвращаясь к тем дням, когда за слезами следовали поцелуи, успокоение и шлепок, засахаренное яблоко, сказки о серебряной пуговице и клане Маккензи. Теперь же его слезы были встречены молчанием, внезапно потускневшим взглядом, ласковым поглаживанием по голове. Она заговорила, ее голос звучал как-то отдаленно, в нем слышался испуг:
- Я никогда не думала, что мои отношения с Его Королевским Высочеством, дом на Глочестер Плейс так много значат для тебя. Я думала, что ты воспринимаешь все как сделку, как временное пристанище на дни отпуска.
- Сделку? О чем ты говоришь? Я жил в этом мире. В мире, который ты мне обещала, когда ы были детьми. Помнишь, как я преклонялся перед принцем Чарли? Ты сказку превратила в явь, во всяком случае, мне так казалось. В те дни, когда я бывал дома - вряд ли ты помнишь, - он любил поболтать со мной после обеда, и я был горд, когда возвращался в полк, чувствуя себя, как будто беседовал с Богом... Ты не понимаешь. Ты всего-навсего женщина, его любовница. Но мы с ним - мужчины. Мы говорили на одном языке. Он спрашивал меня о жизни в полку. Я боготворил его, как никто на свете. Он был своего рода символом - мне трудно объяснить, - символом мечты, которая влекла меня всю жизнь. А теперь все кончено. Ничего не осталось.
Она смотрела, как он рвет "Газетт" и бросает клочки в огонь, где они обугливались и рассыпались.
- Ты думаешь, - спросила она, - что Джордж воспринимает все так же, как ты?
Он пожал плечами.
- Откуда мне знать? Он еще ребенок. В девять лет он может воображать себе все, что угодно. Единственное, что мне известно, он считает герцога своим отцом.
Она резко повернулась и изумленно взглянула на него.
- Кто тебе это сказал?
- Сам Джордж. И Элен тоже так думает. Какие-то сказки Марты. Вот Мери известно больше, она помнит Джозефа, но ее воспоинания туманны, и она скоро совсем его забудет. Но Его Королевское Высочество они никогда не забудут: он прочно вошел в их жизнь. И дом на Глочестер Плейс, и все великолепие. Ничто никогда с этим не сравнится. Ты испортила их будущее, и ты должна знать это.
Каждое его слово возрождало в ней глубоко запрятанные чувства. Последние полтора года, скучные и обыденные, проведенные ежду Эксмутом, Лондоном и Локтон Лодж, промелькнули как одно мгновение, не оставив никакого следа, как будто их и не было. Их друзьями становились те, кто предлагал оплатить счет; их жизнь превратилась в топтание на месте, в выжидание, в постоянную отсрочку. И она вспомнила, как стояла на Глочестер Плейс, разбирая вещи, откладывая то, что предполагалось выставить на продажу, а рядом стоял Вилл Огилви и говорил: "Игра продолжается".
Пустая, глупая игра, которая не стоит свеч, игра, рассчитанная на любителей. На чиновников какой-то третьеразрядной конторы, предел мечтаний которых - банкнота в десять фунтов. Никакого чувства удовлетворения, никакой власти, никаких титулов. "Господин Роуланд Молтби поможет вам получить место официанта". А раньше: "Его Королевское Высочество рекомендует..." Что ей осталось - кататься по Локтону в сопровождении Коксхед-Марша, зевая от его рассказов о вальдшнепах, куропатках, голубях; пытаться убедить себя, что ей нравится проводить осень в Эссексе, чувствуя в то же время, как ее начинает лихорадить: "Я хочу, чтобы он вернулся. Я хочу иметь власть, я хочу занимать высокое положение в свете". Как же хорошо она помнит шепот, которым сопровождалось ее появление в Воксхолле: "Смотрите! Это госпожа Кларк... ищет герцога", - и суета, улыбки, кивки, и море лиц.
Все кончено, мыльный пузырь лопнул, бушующий поток взбаламутил спокойную заводь.
- И что больше всего меня убивает, - продолжал Чарли, - так это твое полное спокойствие. Никакой борьбы. Неужели ты состарилась, и тебя больше ничто не волнует?
На этот раз он мог бы получить затрещину или она вцепилась бы ему в горло - ну прямо-таки двое детей, дерущиеся в канаве, таскающие друг друга за волосы и истошно вопящие: "Прекрати, а то я убью тебя!" Но вместо этого она подошла к окну; оно выходило в сад, за которым тянулась посыпанная гравием дорога, - опрятный пейзаж, столь типичный для Эссекса.